дольше оттягиваю его начало.
Наклоняюсь, целую Кэтти в макушку и молчу.
Нам не уснуть, но это не в первый раз.
Дом уже спит, сад спит, наш сын спит, а мы, насытившись друг другом после недолгой разлуки, просто молча зависаем в гостиной. Практически не зажигаем света. Огни на натянутой вдоль окна гирлянде загораются и медленно тают, погружая нас в мрак и возвращая обратно.
— Я… ммм… на надо поговорить, но не знаю, вовремя ли делать это сейчас, — признаюсь честно и не вижу, а скорее, чувствую, что Кэтти улыбается.
— Доктор Керр, вы растеряли всё ваше красноречие по пути домой?
— Ты удивительная женщина, знаешь? — не могу сдержать я ответной улыбки, не смотря на всю напряжённость момента.
— Серьёзно? — Она чуть отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и следом возвращается в мои объятья. — Ну, не то чтобы я не подозревала, конечно…
— Удивительная, потому что ни капли не напряглась на фразу «нам надо поговорить»…
— А стоило?
— Нет… по крайней мере… эм, нет, точно нет.
Я отчего-то мнусь, хотя вот он — мой зелёный свет.
— Лиам, что случилось? — очень тихо шепчет Кэтти, наверное, от того, что я её слегка напугал, никак не отреагировав на ответную шутку.
— Всё хорошо, милая, я… заходил к Эду, — решаюсь начать я издалека.
— М?
— Не подумай, что я действую за твоей спиной или чем-то недоволен, но…
И что мне ей сказать? Почему я заранее ничего не продумал? Хотя нет, я же думал, но так и не оформил мысль в приличествующую случаю фразу.
— Но ты хочешь, чтобы я прошла обследование? — заканчивает Кэтти за меня.
Меня наполняет и облегчение, и какое-то раздражение на самого себя. Очень странная и непонятная смесь эмоций.
— Читаешь мои мысли?
— Нет, — спокойно произносит Кэтти. — Я и сама об этом подумывала.
Её изящный палец выводит круги на моей любезно подставленной раскрытой ладони. Мне становится щекотно, я пытаюсь ухватить её за руку, но она успевает ускользнуть.
— Выпьем? — оборачивается Кэтти, и я вижу её улыбку в полумраке гостиной.
— Чаю? — произношу чуть хрипло. Напряжение мигом спадает с меня.
В своём тонком шёлковом халатике она абсолютно и безнадёжно обворожительна. Мне надо собрать всю волю в кулак, чтобы не схватить и не утащить её обратно в спальню. А ведь очень хочется.
— Нет, надо бы чего покрепче, — шепчет она и направляется к мини-бару, чтобы захватить бокалы и виски.
— Даже так, — выразительно смотрю я на бутылку, когда она возвращается.
— Для шампанского пока не повод, — пожимает она плечами, и я успеваю уловить лёгкий оттенок отчаяния в её взгляде.
— Милая, — я отставляю всё в сторону и притягиваю её к себе на колени. — Если ты не готова, мы не будем.
— Нет, мы будем, Лиам, мы обязательно будем.
Она прижимается ко мне крепко-крепко. Я тону в её запахе, в мягкости её волос, в кольце нежных рук, в эфемерной надежде, которая только начинает зарождаться между нами.
Лиам
В какой-то момент мне стало казаться, что зря мы всё это затеяли. Прошёл уже почти год, а результата не было. Я видел, как с каждым днём тает надежда в глазах моей Кэтти. Первый воодушевлённый порыв постепенно прошёл. Началась рутина. С её терапией, с её практически бесконечным приёмом лекарств, с чередой анализов и обследований. И моя Кэтти с большой гордостью и стойкостью выносила все манипуляции, которые проводили с её организмом. Ведь она сказала, что пусть даже будет тонкая ниточка надежды, она ухватиться за неё двумя руками. И Кэтти ухватилась. Крепко и с упорством. Хотя могу представить, как тяжело ей было это сделать после стольких лет уверенности, что материнство для неё невозможно.
Впрочем, и сейчас до конца не понять, получится ли что-то.
И вот сегодня очередной раз я жду её у клиники Эда, чтобы вернуться домой, вероятно, опять с нулевым результатом.
А кого я могу винить в том, что никакого прорыва нет — только себя самого, заварившего всю эту кашу.
С каждым прошедшим месяцем во мне растёт чувство вины, что я дал ей ложную надежду. Поэтому ещё сложнее видеть разочарование в её глазах. Разочарование собой. Будто бы Кэтти в очередной раз доказала себе, что она чего-то не стоит.
Телефон пищит и вибрирует на приборной панели. Я беру его в руки и читаю сообщение от Кэтти.
«Я в кафе на Парк Роуд. Заезжай за мной».
Как это я её упустил? А может, приехал слишком поздно или приём был таким коротким, что у Кэтти осталось время прогуляться?
Отправляю короткое «еду», завожу мотор и веду машину по узким улицам, направляясь к кафе, где мы с Кэтти любили бывать, приезжая в Эдинбург. Маленькое, тесное, практически все забитое народом. Некий центр для спасения одиноких душ.
Движение в Эдинбурге по сравнению с нашим городком — просто бешеное. А я словно бы разучился ориентироваться в таком потоке за годы жизни в провинции. Меня несколько раз подрезают, прежде чем я доезжаю до нужного угла.
Кэтти была влюблена в этот город. Я даже в какой-то момент предложил ей переехать, чтобы быть поближе к клинике, но Кэтти сочла план ужасным. Её розы и наш прекрасный сад, да и вся размеренная жизнь, которую не хотелось терять, были ей дороги. Так что на переезд мы так и не решились.
В кафе в этот час особая обеденная толчея, и я вижу Кэтти у стойки, ожидающую свой заказ. Она что-то говорит бариста и смотрит на меня, улыбаясь.
— Я взяла на вынос, — сообщает Кэтти, когда я подхожу. Она широко улыбается, и я любуюсь очаровательной ямочкой на её левой щеке.
— Ускользнула от меня, да? — наклоняясь, я быстро целую жену, чувствуя её нежный отклик. У нашего поцелуя нет привкуса печали, который бывает каждый раз после посещения клиники, и, наверное, я уже каким-то шестым чувством знаю, что что-то изменилось. — Не хочешь посидеть? — киваю я на освобождающийся столик в полутёмном уголке.
— Народу много, я бы прогулялась, — пожимает Кэтти плечами.
Её непонятное приподнятое настроение передаётся и мне. Я вижу блеск в её глазах, но ещё не понимаю его природы.
— Что-то случилось на приёме у Эда?
— Что-то случилось, — кивает она, забирает свой стакан со стойки и свободной рукой передаёт мне мой кофе.
Я беру свой стандартный средний Флэт Уайт и переворачиваю стаканчик.
Дыхание слегка перехватывает.
Размашистым почерком бариста с подсказки Кэтти — на боку стаканчика написано «Папочка».
— Я так счастлива за нас, это чудо, —
