выдыхает Кэтти и тянет меня за рукав, чтобы я наклонился, а она поцеловала меня.
Конечно, я с радостью ей покоряюсь. Прямо сейчас и прямо здесь я ошарашен. Я ошеломлён. И её новостью. И своими ощущениями. Вкус губ Кэтти особенно сладок, и это вовсе не карамельный сироп из её латте.
— Сколько? — спрашиваю я.
— Примерно четыре недели, и ты знаешь, я это сразу почувствовала. Сразу почувствовала, что что-то не так, — её фраза звучит почти как песня.
Ошарашенные, мы выходим из кафе и обнимаем друг друга. Какая-то часть меня не верит, что это может быть правдой, а другая — ликует.
Кэтти утыкается лицом мне в плечо, и я понимаю, что она плачет.
— Если хочешь запереть меня на девять месяцев в больнице, я не буду спорить, Лиам, — бубнит она куда-то мне в рукав. — Я согласна. Пусть я лучше буду хрустальной вазой под наблюдением специалистов, чем всё окажется сном. Но вот как же Тони… я не могу его оставить.
— И не надо, — развеиваю я её сомнения, целуя в макушку, — не надо, милая.
Лиам
— Кажется, началось, — Кэтти смотрит на меня с тревогой и радостью одновременно. Я вижу, что ей больно, и ничем не могу помочь. Это битва, в которую она вступает одна.
Долгий путь до этого дня мы прошли вместе. Но сегодня её одиночное сражение. Хотя я буду рядом. Я всегда буду рядом.
Моя маленькая хрупкая девочка охает, но старается дышать глубоко, делать полные вдохи и выдохи, как её готовили. Кэтти с самого начала настаивала, что будет рожать сама, но сейчас я смотрю на неё и предчувствие такое, что без вмешательства не обойтись.
— Я в порядке, — говорит Кэтти, будто успокаивает, и мне хочется усмехнуться: ведёт себя так, будто помощь нужна ей, а не мне.
У нас были месяцы, чтобы переварить эту новость, сжиться с ней, но каждый день на пути к этой финальной точке был наполнен тревогой. И вот мы добрались.
Сейчас мы вдвоём выхаживаем по больничному коридору, Кэтти не хочет лежать, схватки ещё не такие интенсивные, чтобы её забирали врачи, но то, как сильно она сжимает мою руку и опирается на неё, не может меня не волновать. Я не могу до конца перестать быть врачом. Смотрю на неё и анализирую. Считываю состояние. Но это не обычный трезвый осмотр. Сегодня всё иначе, ведь мы так долго шли к этому дню: много бесконечных лет.
— Ой, почему никто не предупреждал, что будет так больно, — выдыхает Кэтти, когда очередная схватка накатывает и отступает.
— А ты бы передумала? — спрашиваю я и получаю возмущённый взгляд от своей жены.
— Никогда!
И в этом вся она.
В конце концов, схватки становятся такими интенсивными, что мы возвращаемся в палату, где Кэтти подключают к разным аппаратам, снимающим показатели её состояния и состояния нашего ребёнка.
— Ты красивая, — глажу я её по волосам и целую в щёку.
Материнство точно будет ей к лицу. В беременности, по моему скромному мнению, она расцвела. Ей идёт этот огромный живот, которого скоро не будет, и густые длинные волосы, которые она ни разу не постригла с тех пор, как узнала о своём состоянии. Она стала ещё спокойнее, ещё сосредоточеннее. На себе и нашей семье.
— Скажи лучше, что я сильная и всё выдержу.
— Ты сильная.
Наши пальцы переплетаются, и с новой схваткой Кэтти ещё сильнее сжимает мою руку.
— Ох, — выдыхает она, откидываясь на подушки без сил, — эта была такой острой, такой сильной… Кажется, я с трудом могу дышать. Как думаешь, ничего страшного, если в следующий раз я закричу?
— Делай, что хочешь, милая.
Кэтти смеётся, но я вижу лёгкую испарину у неё на лбу. Минута «икс» приближается.
— Надо мне почаще заставлять тебя волноваться, доктор Керр, ты такой покладистый стал, даже удивительно, — на одном дыхании произносит Кэтти.
В палату входит медсестра, и Кэтти обращается к ней.
— Мне трудно дышать, это нормально?
— Показатели в норме, — медсестра изучает данные приборов, — так что это обычная ситуация. Но ребёночек уже близко, поэтому, простите, но придётся обойтись без обезболивания, это может повлиять на интенсивность схваток, а они у вас хорошие.
— Всё нормально, — успокаивает Кэтти медсестру и поворачивается ко мне. — Ты же будешь рядом?
— Конечно, — подтверждаю и целую её ладонь.
Если ей нужна моя сила, я готов поделиться.
Лиам
Прошло уже несколько часов, а мне до сих пор кажется, что мой мир замер в одну секунду. Я вижу маленькое сопящее чудо — хрупкий комочек, лежащий в небольшой кроватке тут же в палате рядом с Кэтти, всё ещё отходящей после тяжёлой работы, через которую ей пришлось пройти.
Светлые прядки забавно топорщатся на головке дочери, глазки, украшенные самыми длинными пусть-все-обзавидуются ресницами, закрыты, а маленький аккуратный носик уткнулся в одеялко.
Смотрю и глазам своим не верю, что мы сделали это. Наша малышка — наша победа.
Она начинает слегка ворочаться, и я беру её на руки, чтобы она не расплакалась и раньше времени не разбудила маму.
— Ну, привет, — шепчу я, прижимая кроху к груди, и чувствую себя необычайно уязвимым в данный момент.
Кажется, в моих руках перебывало немало малышей, но держать своего — это особое ощущение. А устанавливать с ним связь — отдельное действо.
Очень аккуратно я опускаюсь в кресло и смотрю прямо в ярко-синие глаза своей дочери. Интересно, они поменяют цвет или останутся такими же? Время покажет.
— Скоро мама проснётся и накормит тебя, — обещаю я, — а пока не возражаешь поболтать со мной? О, я заверяю тебя, у нас с тобой долгие и долгие годы бесед. А ещё дома тебя ждут интересные книжки, которые успела написать твоя мама, и старший брат, который вместе с тётей Риз и дядей Томом доводит до ума новую спальню к твоему приезду. Он обещал нарисовать тебе что-то грандиозное. Ну, ты ещё даже не представляешь, что значит «грандиозное» из уст непоседливого мальчишки.
Дочь моргает и приоткрывает ротик, будто слушает очень внимательно и чему-то удивляется.
— А ещё у нас расцвело много роз в саду как раз к твоему появлению. Представь, как ты будешь гулять среди такого великолепия. И высокое голубое небо, и зелёные колокольчиковые луга Вустершира — они ждут тебя с огромным нетерпением. Мне не терпится показать тебе наш маленький уютный город, прогуляться по Бродвею, где ты точно будешь звездой. Будь готова, что все местные добрые
