это открытие было далеко не последним! Руки ее оказались плотно стянуты за спиной, а рот, очевидно, заклеен скотчем. Ноги также не двигались, а из одежды на теле были только трусики.
Камин потрескивал, жадно лаская обожженные бревна, извещая о том, что в доме есть кто-то ещё…
Эля ждала его появление, а потому не испугалась.
— Я и сам недоволен! — поделился Кирилл. — Но ты брыкалась, укусила Пашу! Мы были вынуждены связать тебя.
Эля поникла, наблюдая в его глазах уже знакомый ей, болезненный блеск.
— Я решил, что для тебя тюрьмы будет мало! — сказал Кирилл, выходя на середину комнаты.
Он остановился, изучая свою жертву издалека. Лишенное способности кричать и двигаться, её тело беспомощно сокращалось. Все что она могла — сверлить взглядом его неподвижную фигуру.
— Я выношу тебе смертный приговор! — торжественно провозгласил он.
Эля продолжала сидеть, равнодушно глядя на теплый, живой язычок пламени, трепещущий под сводами кирпичной кладки.
Кирилл отследил её взгляд.
— А помнишь, как мы зажигали его в наш первый романтический вечер? — спросил он, подходя ближе.
Эля почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачет. Изображение стало мутным и ей вдруг так захотелось потерять сознание, чтобы в этот последний миг своей жизни не чувствовать ничего.
Кирилл подошел вплотную, опустился на корточки. Рука мужчины накрыла правую грудь. Он приподнял нежный холмик в ладони, большим пальцем погладил сосок.
Даже сквозь слезы она увидела нож в его руке. И равнодушно ждала, когда он пустит оружие в ход. Однако же Кирилл не торопился проститься с ней! Пальцы мужчины сильнее сдавили сосок. Повинуясь его движениям, острие ножа кружило вокруг груди, словно ища, где воткнуть свое жало.
Эля стиснула веки, ожидая удара. Но его не последовало! Вместо этого Кирилл выпрямился. Откуда ни возьмись, в его ладони появился платок.
— Я завяжу тебе глаза, — пояснил он, и Эля вдруг подумала, что так даже лучше.
Трусиха по натуре, она даже в детстве морщилась от вида крови. Очевидно, что его детство было другим. Возможно, природа лишила его главного! И этим был отнюдь не пресловутый животный инстинкт.
Под шелковой завесой платка мир вокруг перестал существовать. Он был рядом! Она его чувствовала. Возможно, сидел на диване. Быть может, стоял за спиной. Минуту молчания нарушил металлический звон кочерги. Неужели, напоследок, он решил скормить её тело огню?
Звуки стихли, и напичканный дровами камин заревел, обдавая теплом. Сквозь этот гул она не расслышала, как беззвучно он подкрался сзади.
— Я сделаю это быстро! — сообщил Кирилл, и Эля представила нож в его руке.
Она машинально сглотнула, думая о том, как больно должно быть умирать. И о том, почему именно ей эта участь выпала слишком уж рано. Затем адресовав миру свой прощальный посыл, она замера, уже готовая ощутить прикосновение холодного металла к шее…
Как вдруг внезапна невыносимая боль пронзила поясницу. Эля замычала, срывая голос! Ощущая ноздрями запах паленого мяса.
Окно его квартиры выходило на проезжую часть. Не лучший вариант, конечно! Дневной город, с его однообразными высотками, и серыми плоскими крышами не впечатлял.
Зато по вечерам, с высоты седьмого этажа открывался потрясающий вид! Казалось, будто небо решило упасть на землю. Внизу, как покрывало из сияющих звезд, рассыпались мириады уличных фонарей и парящие в воздухе окна жилых домов. Ночная картина завораживала! Но, вопреки обыкновению, этим вечером подоконник был пуст…
Утомленные любовью, но не пресыщенные друг другом, они лежали, не размыкая объятий, стремясь продлить пережитое только что наслаждение. Он любил ее тело, не пытаясь причинить ему боль. И даже вторгаясь, входя в нее с силой, продолжал любить.
— Еще, — шептала Эля, обвивая ногами крепкие бедра. И он ускорялся, обнимая ее, прижимая к постели запястья. Их пальцы сплетались, врастая друг в друга, и было трудно понять, где кончается он, и начинается она…
— Сделаешь мне татуировку? — спросила Эля, пальцем повторяя очертания рисунка на его плече.
Он нежно коснулся ее лица, отводя в сторону упавшую на лоб прядь волос:
— Какую ты хочешь?
— Птицу! — без промедлений ответила она.
Вадим кивнул, одобряя.
— Хочу, чтобы она парила в воздухе, раскинув в стороны крылья, — продолжила Эля.
Он улыбнулся:
— В одиночку?
Она задумалась:
— Не знаю! Раньше я представляла себе только одну птицу.
— А сейчас? — он поймал её руку, поднес к губам.
Сердце его отвечало, совершая равномерные, глухие удары. Его тело все еще хранило горячий и сладостный аромат близости. И Эля закрыла глаза, блаженно вдыхая его полной грудью.
— Знаешь, — сказала она едва слышно, — Я могла бы убить его. Я даже почти уже сделала это! Но мне не хватило духу…
Вадим дотронулся ее щеки, сердце его под кожей забилось быстрее:
— Эй, перестань! Ты ж не убийца!
— Почему он выбрал меня? — словно не слыша его, продолжила Эля, — Что такого его привлекло во мне?
Поначалу она и в самом деле не понимала, считая, что угодила в «капкан» по-ошибке. Но воспитанный им страх становился привычным состоянием, замещая собой остальные эмоции, постепенно лишая рассудка.
— Твоя красота, — предположил Вадим.
— И только? — задумчиво бросила Эля.
Он неопределенно пожал плечами:
— Даже у психов бывает хороший вкус.
Пальцы мужчины скользнули по спине, лаская кожу, не замечая шрамов. Эля улыбнулась, пряча лицо на широкой груди.
— Знаешь, а ведь она звонила мне. Незадолго до смерти, — голос его прозвучал глухо.
— Кто? — спросила Эля, хотя уже знала ответ.
— Альбина, — произнося вслух имя сестры, он крепко сжал ее руку, как будто боясь оттолкнуть своей потребностью выговориться, — Она не просила помощи, только прощения. И я удивился, с чего бы? Воспринял ее звонок, как издёвку.
Давным-давно, когда его младшая сестра, будучи студенткой, обитала в общежитии, в их жизни произошла трагедия. В тот день Вадим, как обычно, тусовался с ребятами в байкерском клубе. Пообещав заехать к родителям по дороге обратно, он как всегда, опоздал…
— Мой дом горел, пока я отжимался на спор! — горячо произнес он, сжимая руками её обнаженные плечи.
— Ты ни в чем не виноват! — пылко заверила Эля, боясь вообразить себе, что ощущает человек, узнав такое. Его отец возился в подвале, а мама дремала в гостиной. И оставалось надеяться, что их смерть была быстрой.
— Мы почти не общались потом, — с грустью продолжил Вадим, — Она обвиняла меня. Да что говорить! Я и сам…
Он стиснул зубы, переводя дух. Эля приподнялась на локтях.
— Теперь пришла моя очередь утешать тебя? — улыбнулась она, надеясь приправить юмором его неизлечимое чувство вины.
— Нет! — ответил он без улыбки, — Просто пойми, что
