Без сомнения, эти страхи очень и очень серьезны. Весомость им придавала вот эта самая обоснованность. Как бы я ни старалась по возвращении домой довести Леню до точки, когда каждый нерв под кожей вибрирует от нетерпения, как бы не пыталась заставить его не думать ни о чем, кроме моего упругого тела, в ответ слышала лишь глухое, но безапелляционное «нет». С таким «нет» спорить нельзя, остается лишь подчиниться и с поражением слышать шуршащий звук пакетика с презервативом.
— Тебе хорошо со мной? — спросила уже после того, как все закончилось. Леня лежал расслабленно, откинувшись на подушках, и полуприкрытыми глазами смотрел на меня. Он так нежно и медленно перебирал между пальцами мои волосы, что у меня внутри все задрожало от этой неосознанной и приятной ласки. На удивление, такой спокойной и мирной после той страсти, которую мы дарили друг другу еще минуты назад на этой же кровати.
— Глупый вопрос, — ответил Леня тихо.
— И все же…?
— Хорошо… мне с тобой хорошо… — я почувствовала легкий поцелуй в затылок.
— Лень, я хочу родить тебе ребенка, — быстро, на одном дыхании, чтобы не передумать.
Леня замер, помолчал немного. Температура в спальне вдруг стала такой холодной, будто бы кто-то невидимой рукой открыл окно и впустил в помещение морозный зимний воздух.
— Не рановато ли ты тему эту поднимаешь?
— Ты что-то имеешь против? — выпал вопросом на вопрос прозвучал неуверенно.
— У меня уже есть сын.
— А у меня нет, — важный аргумент, но бессмысленный. Леонид себе не изменил.
— Тогда тебе придется найти другого отца своим детям. Потому что у меня их больше не будет. Никогда.
Меня больно, словно по живому, резанули его слова — хлестко и неприятно, и вдруг вспомнилось такое же произнесенное по слогам женским визгливым голосом «ни-ког-да» в туалете.
— Я от тебя хочу, — вцепилась в одеяло изо всех сил.
— Нет.
Леня отвернулся от меня на подушке и сделал вид, что спит. Но я чувствовала по его напряженной спине, что он не уснул. Как бы я хотела сейчас пробраться маленьким ужиком в его мысли, понять, какие демоны его терзают изнутри! Я бы многое отдала, чтобы переложить тот тяжелый груз, который на душе у Лени — на свои плечи. Мама когда-то говорила, что мы, женщины, намного сильнее и выносливее мужчин. Не только потому, что выдерживаем самую сильную физическую боль в мире, ту, которая раздирает нас во время родов. А потому, что от природы своей женщины намного терпеливее и морально устойчивее. Наша психика готова ко всему, когда как мужская отключается и становится беззащитной при первой же проверке на прочность.
Придвинулась к Лене вплотную, впечатав свое тело в его, и обняла крепко, прижавшись носом во впадинку между лопаток. Вдохнула теплый, родной запах, и тихо прошептала:
— Я люблю тебя.
Где та грань, когда Леня перестал быть для меня кумиром детства и стал любимым мужчиной с этим запахом между лопаток и с этими неоднозначными противоречиями? Я люблю его всего. Очень сильно. Я никто кроме него не будет отцом моих детей.
Леня отдыхал и со спокойным интересом всматривался в новый цвет ее волос, пытаясь подобрать для них подходящий под описание эпитет: лазурный, сапфировый, индиго, цвет вечернего неба… Было так легко и тепло, хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Разве не об этом он когда-то мечтал? Чтобы его дом был наполнен теплом, уютом и покоем. Именно такая девушка, как Надя, была в его мечтах идеальной женой. Так в чем же проблема?
Проблема в том, что идеальной жене нужен идеальный муж. А Леня слишком много перевидал, слишком ожесточился, когда понял, что весь мир наполнен жестокостью и несправедливостью, особенно его мир. Такие, как Надя, достойны большего, и он сделает все, черт возьми — все! — чтобы дать ей то, что она заслуживает. Все, кроме…
Твою ж мать…!
Детей ей захотелось, видите ли! В зеркало на себя давно смотрела? Сама еще ребенок! Вчера пешком под стол ходила, а сегодня детей ей подавай! О чем она вообще думает? Учиться не хочет, на приеме у Гриши, как Леня позже понял, ей тоже не понравилось. А что тогда…?
— Я люблю тебя… — тихий шепот за спиной.
И внутри все переворачивается от этих слов, которые звучат так искренне, так нежно и так обезоруживающе, что в груди защемило. Давно его так от простого признания не передергивало…
Не рановато ли они она про детей заговорила? Они вместе чуть меньше полугода, и те детские и наивные чувства, которая питала Надя к картинке с экрана, еще не прошли. Нет в ее глазах того осознания, что реальный человек совсем другой, чем она себе представляла. Глупо брать в расчет иллюзии.
Как ни странно, но страха Надя тоже не испытывает. Она не боится Леню в гневе, не боится его вспышек ярости и гневных всплесков. Что ж, видимо, пора ей показать, что он из себя представляет, по-настоящему. Открыть ту дверь Синей бороды, после которой обратной дороги уже не будет.
Следующим днем, прямо с утра, Леня разбудил меня словами, звучащими скорее как приказ:
— Надя, вставай и одевайся, — и добавил, поторапливая: — Хочу тебя кое с кем познакомить. Быстрее, пока я не передумал!
Сам он уже был полностью одет и собран. А я успела только зубы почистить и умыться на скорую руку. На ходу натягивая свитер и застегивая джинсы, забыв про завтрак, выскочила из квартиры вслед за Леней.
— Лень…
— Молчи! — резко оборвал он меня. — Иначе я передумаю.
— Но…
— Молчи, я сказал!
Я закрыла рот и безропотно шла за мужчиной, села в машину и послушно пристегнулась. Сам Леонид был напряжен как оголенный провод под высоковольтным напряжением. В его действиях, в его напружиненных движениях, пока он включал зажигание, в его полном мрачной решимости взгляде на дорогу, во всем его образе отражалась безнадежная и отчаянная уверенность, которую можно развалить любым неверно сказанным словом или неловким движением. Совсем немного любопытства с моей стороны — и Леня развернется обратно. Поэтому я молчала и пыталась срастись с пассажирским креслом, стать невидимкой, хотя так и не поняла, куда он меня везет и с кем хочет познакомить. Даже когда Филатов припарковался в незнакомом дворе на соседней улице и пока мы поднимались по лестнице на нужный этаж — я могла лишь смутно догадывалась, но не была до конца уверена в своих предположениях о цели нашего визита.
Дверь нам открыла седовласая женщина, и первой моей мыслью была: «Ленина мать!» Но мать не называют ласково Варюшей, а к сыну не обращаются по имени-отчеству.
— Как дела, Варюш? — Леня вошел в квартиру и жестом позвал меня за собой. Женщина не сразу заметила мою маленькую, маячившуюся за Леней, фигурку, а когда заметила — очень удивилась. Она уставилась на меня как на привидение, с интересом рассматривая мои цветные волосы, но вопросов задавать не стала. Зато с усталым вздохом ответила на вопрос Лени.
— Плохо, Леонид Александрович. Сегодня плохо.
— Что случилось?
Женщина вопросительно взглянула на меня, не решаясь отвечать.
— Это Надя, — кивнул Леня. — Моя знакомая.
Представить мне собеседницу он даже не удосужился. Да и «моя знакомая» сильно резануло по ушам. Все-таки он меня стесняется?
«Варюша» покачала головой и отчиталась:
— Истерика с самого утра. Зайцу уши оборвал за то, что тот не ел морковку. Только-только угомонился.
— Зайцу? — подала я удивленный голос.
Женщина склонила голову набок, продолжая откровенно изучать меня.
— Игрушке плюшевой, — пояснила она неторопливо и указала на Леню. — Да и по вам он скучает, зовет постоянно.
Леня нервно сглотнул, сжал кулаки и с закрытыми глазами вошел в комнату. Так на полу сидел мальчик лет пяти-шести — красивый, темноволосый, с раскосыми синими глазками и пухлыми, надутыми в бантик губками. Неуловимое сходство между отцом и сыном присутствовало — кажется, что и нос тот же, и цвет глаз, однако же личико ребенка отчетливо указывало на его диагноз. Лишняя хромосома сказывается как на интеллекте, так и на внешности. Плоская переносица, приподнятые вверх скошенные уголки глаз, низкий лоб, слегка приоткрытый рот выделяют таких людей из толпы, делая их особенными. Вдруг вспомнила, что малышей с синдромом Дауна иногда называют «солнечными детьми», потому что они добрые и беззлобные.
