Артем крепко сжимал в кулачке безухого растрепанного зайца. У видавшей лучшие времена игрушки был выбит мех, и ватный наполнитель торчал во все стороны. Он же, словно снег, был рассыпан и вокруг ребенка. Мальчик не обращал на него внимания, безуспешно пытаясь вытянуть оставшиеся внутренности игрушки наружу, словно человеческие органы.
Леня тихонько опустился рядом с ребенком, взял в свои большие грубые ладони — маленькие детские. В этот самый момент я увидела своего мужчину таким, каким не видела никогда до этого — слабым и беззащитным. А Артем вдруг уставился на отцовские руки и, не поднимая глаз, улыбнулся очень мягко и широко.
Я стояла в дверном проеме и ждала, когда они обнимутся, проявят другие эмоции, но этого не происходило. Леня всего лишь держал в своих руках ручки Артема, и все. Ни движения, ни звука. Так вот какая она — встреча отца с сыном. Неудивительно, что Лене тяжело говорить об этом. Здесь главную роль играет не стыд за то, что у него такой ребенок, а ненависть к самому себе, что не может выполнить как следует родительские обязательства.
Вмиг почувствовала укор вины за то, что давила на него, пыталась вытащить из него все те далеко не светлые чувства, которые Леня испытывает к самому себе. Ненависть…
— Пойдемте со мной, — шепнула мне на ухо Варя и позвала на кухню. — Чай будете?
— Нет, я…
— Это надолго, — прочла мои мысли… кто она? Няня? Гувернантка? Сиделка? — Пусть побудут вдвоем, Артемке этого не хватает, — и поставила передо мной цветную чашку из пластмассы. Я только сейчас с удивлением заметила, что вся посуда на кухне исключительно из пластика — ложки, тарелки, чашки, даже сам стол и табуретка. Кастрюли и ножи, видимо, были спрятаны далеко и надежно. Или же Варя пользуется доставкой? Да и вообще все бытовые мелочи в квартире отсутствовали. Не было ложки для обуви, вазочки с печеньем, картин на стенах, часов, каких-то баночек-скляночек, так необходимых для создания уюта. Как будто тюрьма или психбольница. Но, вопреки внешнему показателю, атмосфера здесь было совсем не заключенным. Скорее, будничным — самым обычным, привычным для жителей этой квартиры.
— Артемку можно вылечить? — спросила больше для достоверности, хотя и так уже знала ответ.
— Нет, — со вздохом обреченности пожала плечами Варя. — К сожалению, можно только поддерживать его жизнь.
— Как долго?
У меня было миллион вопросов, на которые Леня никогда бы мне не ответил. Поэтому я пользовалась случаем и спрашивала того, кто мог объяснить мне хотя бы часть из них.
— С такими диагнозами долго не живут…
Я пыталась вспомнить все, что мы учили в универе, о лишних хромосомах.
— Но синдром Дауна не смертелен…
Варя внимательно посмотрела на меня, прищурилась, раздумывая, стоит ли посвящать меня в святая святых своего подопечного? Но раз уж Леня привел меня с собой, не чураясь и не боясь, то и ей самой переживать не о чем.
— Сама по себе ни одна болезнь не смертельна, даже генетическая. Только вот у Темочки столько побочек, что удивительно, как его Бог до сих пор к себе не забрал?
После этих слов, полных страдальческой жалости, у меня мурашки по коже побежали от страха и осознания, какой страх и ужас ежедневно испытывает Леня за жизнь и здоровье своего ребенка. Я поежилась и уже хотела задать следующий вопрос, как по квартире раздался детский крик. Он звучал громко, оглушительно.
Спохватившись, Варя побежала в спальню, где Артем с силой засовывал внутрь разорванного зайца пластиковую морковку и при этом кричал так, что его звонкий голос словно мячик отскакивал от стен и бил всех присутствующих в комнате по ушам. Этот жуткий крик совсем не напоминал обычный детский рев. Скорее, это была заставка из какого-нибудь триллера или фильма ужасов.
И когда, наконец, морковка заняла желаемое для ребенка место внутри распотрошенной игрушки — он успокоился.
Леня все это время сидел рядом с сыном с каменным лицом и широко распахнутыми глазами наблюдал за детской истерикой. И только после того, как Варя усадила Артемку к себе на колени и начала укачивать, Леня пришел в себя.
— Варя, мы пойдем.
И, не прощаясь, стараясь не смотреть на ребенка и его няню, как преступник, Леня вцепился в мой локоть и буквально вытолкал меня в подъезд.
— Ну что, — вдруг накинулся он на меня: — ты все еще хочешь от меня детей?
Пока я испуганно пыталась подобрать слова, он снова рявкнул, продолжая сжимать в тисках мою руку:
— Видишь, что у меня получается?! И на большее я не способен, каким бы крутым не выглядел со сцены!
— Лень, мне больно… — я безуспешно пыталась освободиться.
— Больно? — эхом повторил Леонид. — А рожать ты как собралась? Или ты тоже хочешь скинуть на меня очередного инвалида?!
В отчаянии я закивала головой, как болванчик, в знак отрицания.
— Нет… нет…
— Ты уже выбила из своей маленькой головки эту гребаную идею о детях?!
Он выкрикнул это так злобно, так громко, что дверь в подъезде открылась, и оттуда выглянула заинтересованная старушка.
Я воспользовалась заминкой и вырвалась, на всей скорости слетела со ступенек вниз, выскочила на улицу. Но почти сразу же меня настигли крепкие мужские тиски — не вырваться. Леня схватил меня еще сильнее, еще грубее.
— Отпусти! — мой крик, наверное, слышала вся улица, но никто из прохожих не вызвался оказать мне помощь. Разъяренный вид Филатова не предвещал ничего хорошего, и случайный человек боялся попасть под раздачу. Да что там случайный — в этот момент и я была готова бежать куда угодно, не оглядываясь, лишь бы оказаться подальше от того, кого выбрала сама. И Леня мне об этом напомнил.
— У тебя было миллион возможностей одуматься, — прорычал он мне в лицо, показывая, кто из нас владеет ситуацией. — Ты приняла решение, и теперь моя очередь. Запомни: детей у нас с тобой не будет никогда. Я этого не допущу.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
А к вечеру их ждал Рим. Вечный город с вечной историей, которым Леня очень хотел поделиться с Надей.
После утреннего взрыва из адской смеси ненависти и отвращения мужчина ждал, когда Надя начнет испытывать эти же чувства к нему. Так сказать, бумерангом. Ожидал увидеть отвращение в ее взгляде, почувствовать омерзительную жалость с ее стороны. Но, как ни странно, этого не последовало. Уже на посадке Надя пришла в себя и успокоилась. Перестала дрожать и дергаться в присутствии Филатова, по приезду в гостиницу поужинала, а потом легла на кровать и уснула.
Ну, девчонка…! Чувство самосохранения у нее отсутствует напрочь! Леня никак не мог взять в толк, почему она так спокойно продолжает находиться рядом с ним? Ведь он видел, как напугал ее, едва они вышли от Артема! Видел, как она дрожала от страха и вырывалась в безуспешных попытках убежать от него! Леонид в тот момент считал себя бешенным маньяком, психически неуравновешенным уродом, больным ублюдком, и эта светлая девочка должна бежать от него куда глаза глядят! Бежать и не оглядываться… Должна, но не бежит. Шок от его очередной волны ярости у нее уже прошел, поэтому вон — спокойно спит, а завтра собирается на экскурсию на пьяцца Навона. Знает, что Филатов ее никуда не отпустит… нет, теперь точно не отпустит. Потому что теперь он не представляет свою жизнь без этой девочки. Пусть она упрямо молчит, делает вид, что не замечает его, пусть обижается сколько угодно, но — рядом с ним.
— Надя! — позвал Леня меня по имени, но я непослушно продолжила делать вид, что не слышу его. Демонстративно рассматривала роскошный фонтан со статуей Нептуна и пыталась поймать интернет, чтобы прочитать о нем в путеводителе. И снова: — Надя! Эй!
В конце концов Леонид не выдержал и вырвал мобильник у меня из рук, кладя его в свой карман. Я недовольно сложила руки на груди и облокотилась о каменный резервуар фонтана.
— Перестань делать вид, что не слышишь меня!
— А то что? — со всей злостью, которая у меня была, я попыталась опалить его своим тоном голоса, своим взглядом, чтобы взорвать и превратить в пепел. Получилось так себе — Леня продолжил стоять надо мной призраком дедушки Ленина. — Снова схватишь меня? Или на этот раз — ударишь? — не сдержалась — съязвила. На меня руку Леня еще ни разу не поднимал, но кто знает, на что он способен? Юре аж руку сломал и два ребра, как позже рассказали полицейские.
