— А как же… Артем? — мальчик стоял на учете в генетическом центре, и, соответственно, доктора были в курсе его диагноза.
— Двадцать первая хромосома — довольно частое явление в последнее время, — неловко замялся генетик. — Точные причины еще не изучены, увы, — и поспешил меня успокоить: — Но Вам бояться нечего. Вы — молодая, здоровая девушка, и имеете стопроцентные шансы родить здорового ребенка. А если все же волнуетесь, то можете воспользоваться процедурой экстракорпорального оплодотворения. Материал Леонида Александровича Филатова будет храниться в нашем центре еще около месяца, по желанию сможете его продлить. Этот материал вполне пригоден для ЭКО.
— Это точно? — я ухватилась за ответ доктора как единственную спасительную ниточку, и хотела слышать подтверждение еще и еще, чтобы укоренить в себе уверенность в будущем ребенке.
Положительный ответ доктора только приумножил мои шансы, и из медицинского центра я вышла в приподнятом настроении, открыто радуясь тому, что все в порядке. Слова доктора подтвердили мои знания, почерпнутые из интернета — причины хромосомных аномалий до конца не изучены, и почему возникают поломки по двадцать первой, двадцать третьей и прочих хромосомах — одному Богу известно. Хотя какой Бог может позволить рождение больных детей? Разве Бог создал человека для того, чтобы он болел и мучался? Разве Бог не хочет, чтобы дети росли здоровыми и счастливыми…?
Сама не заметила, как ноги принесли меня к дому, где живет Артем. И хоть Леня строго-настрого запретил мне приближаться к своему сыну, все же я решила его ослушаться. В последнее время я только и делаю, что иду напролом, наперекор всем требованиям. Но мне кажется, с Варварой можно договориться и оставить мой приход в тайне.
Поднимаясь по лестнице, я мысленно подбирала слова приветствия, чтобы подружиться с малышом и его няней. Немного потопталась на пороге, не решаясь нажать на звонок, а потом все же опустила палец на кнопку.
Дверь открылась за считанные секунды, будто бы Варвара ждала кого-то. Но, едва разглядев меня, грубо оттолкнула:
— Уходи! Не до тебя сейчас!
— Что случилось? — я растерялась от такого приветствия.
— Скорую я жду! Уходи!
Варя вернулась в квартиру, так и не закрыв дверь. Волнуясь, я пошла вслед за ней, чтобы испугаться еще больше. Маленькое тельце Артемки безжизненно лежало на диване, а Варя суетилась над ним, заставляя дышать в трубку с присоединенным к ней кислородным мешком. Женщина то причитала, то молилась, отточено-выверенными движениями помогая малышу дышать.
Развернуться и оставить в беде сына Лени я не смогла. Быстро скинула с себя пуховик и села рядом на диван, автоматически хватаясь за синюшную ручку и пытаясь нащупать пульс. Слабое биение придало мне некоей уверенности, и через мгновение я уже делала непрямой массаж сердца. Варя же продолжала колдовать над кислородной трубкой.
Даже когда приехала скорая, мы не остановили своих действий, борясь за жизнь ребенка, до того момента, пока Артема не погрузили в карету.
Варя поехала с ним, на ходу указывая мне, что нужно привести в больницу, как то некоторые лекарства, постельное белье, пижамку… Я тревожно металась по квартире в поисках необходимых вещей, а, когда вышла из такси, первым, кого увидела — испуганного Леню. Он стоял у входа в больницу и нервно курил. О том, как он быстро смог приехать — даже спрашивать не стала. Как и он меня — о том, что я здесь делаю. Не до разборок сейчас.
— Как он? — замерев, спросила я.
— Оперируют, — мужчина сплюнул. — Скорая вовремя успела…
— Это Надя, — вышла из холла Варвара и указала на меня. — Если бы не она, не успели бы…
Леня замер, выкинул окурок под ноги и вдруг ясно посмотрел на меня, поблагодарив:
— Спасибо.
Вот только благодарить оказалось не за что. Операцию Артемка не перенес…
Смерть всегда страшна в своей непредсказуемости — никогда не знаешь, когда встретишь ее. Можно много лет страдать от неизлечимой болезни, а можно упасть на ровном асфальте, споткнувшись о собственный шнурок на кроссовке. Хуже всего, когда умирают дети. Маленькие, слабенькие, еще не познавшие вкус жизни и не видевшие ничего, кроме больничной палаты.
Вы когда-нибудь были в детском хосписе? Ничего страшнее и печальнее вы не увидите. Бледная смерть там ходит как у себя дома и не стесняясь забирает своими холодными скрюченными пальцами жизни маленьких и самых невинных жителей нашей планеты. Каждый день из палат выходят медсестры и социальные работники, призванные облегчить страдания умирающим, и со скорбным видом выдают только одно слово, самое безжизненное:
— Все…
Одно слово, а сколько за ним скорби, печали и щемящей душу тоски… Умер ребенок, а вместе с ним будто умерли его близкие, возлагавшие на маленькую жизнь свои самые большие надежды…
На Артема не возлагали никаких надежд, кроме одной: «Живи». Делали для этого все возможное — лучшие лекарства, лучшие врачи… Но иногда даже шагнувшая далеко вперед медицина бессильна перед волей высшей силы.
В день похорон, казалось, умер и Леня. Он долго и недвижимо сидел у маленького закрытого гробика, вцепившись в него нерушимой хваткой, и не обращал внимания ни на кого вокруг. Похоронами распоряжалась Варвара — я понятия не имела, что для этого требуется. Заплаканная, еле передвигающаяся от горя, она указывала копателям на место для могилы.
— Артемка много прожил, — сказала она последнее слово. — И счастливо. Мы все делали, чтобы его короткая жизнь была счастливой…
Когда кидали первую горсть земли на опущенный под землю гробик, Леня едва сам не упал вниз. Еле удержался, а потом все же заплакал. Громко, навзрыд. Так плачут, когда навеки прощаются, когда уже никаких надежд нет. Леня рыдал, вцепившись в промерзлую землю, а у меня сердце разрывалась от того, что ничем уже не могу помочь…
Надя помогала Варюше с похоронами, а вот у Лени сил не было даже пошевелиться. Все мышцы в теле свело от боли потери. Конечно, Леонид знал, что этот день когда-нибудь наступит. Ему все об этом говорили — и Варюша, и врачи. Но какой родитель не верит в чудо…? Когда вопрос стоит в жизни ребенка, то будешь верить и в чудо, и в Бога, и Санта-Клауса, во что угодно и в кого угодно, лишь бы эта жизнь продолжалась.
Никто не давал гарантий, все предупреждали о подобном исходе, но время шло, а Темка оставался живым. Да, больным, да, инвалидом, но живым. Он дышал, и это было самым важным. Иногда малыш даже узнавал отца. И в какой-то момент Филатов решил, что опасаться не стоит, мол, ничего эти врачи не понимают. Он перестал бояться, приняв жизнь Артема как данное. Но едва стоило ему расслабиться, как удар пришелся неожиданно и в самое больное место. В сердце, которое с появлением Нади ожило, закровоточило…
— Это ты виноват… ты! — голос Марины Леня слышал из далека, будто их разделяла тяжелая завеса. — Я оставила тебе ребенка, а ты его убил!
Леня не понимал, что в его доме делает бывшая жена и как она сюда попала. А между тем она обвиняет его в смерти сына и предупреждает, что об этом узнают все… Да и пусть знают. Филатов и без Марины молчаливо винил себя в том, что не уделял Артему больше времени и скинул родительские обязанности на слабые плечи Варюши, чужой, по сути, женщины.
— Ты кто такая? — толкнула Марина Надю. — Пошла вон…!
Лене было настолько плохо и тяжело, что он не нашел в себе сил заступиться за любимую девушку. Смотрел, как Надя ждет от него помощи, а потом уходит.
