глоток вина.
— Я вот подумала, что с возрастом мы должны расти, учиться на своем опыте, становиться лучшими людьми. Она знает о наследстве?
Я сжимаю челюсть, вспоминая телефонный разговор, и киваю.
— И как она восприняла?
— Примерно как ты и ожидала.
— То есть?
— Пригрозила привлечь своих адвокатов, чтобы оспорить завещание.
— Кажется, ты совсем не переживаешь?
— Мои адвокаты разбираются лучше. Да и бабушка все сделала по закону. Чарльз позаботился об этом.
Она смотрит на меня с недоверием.
— Это правда, — быстро добавляю я. — Ад замерзнет прежде, чем моя мать получит хоть что-то из бабушкиного богатства — движимое или нет.
— Движимое или… — Саммер хмурится.
— Это юридическое определение. Вещи классифицируются как движимые или недвижимые. По шотландскому законодательству нельзя лишить наследства собственных детей в том, что касается движимого имущества.
— То есть Кэтрин обязана была дать ей что-то?
— Именно. Хотя я не уверен, стала бы бабушка вообще ей что-то завещать, будь у нее выбор.
— Зачем ей так делать?
Я пожимаю плечами:
— Бабушка всю жизнь пыталась исправить, дать то, чего моя мать недополучила в детстве. Возможно, это была отчаянная попытка увидеть ошибочность своего пути.
Она резко усмехнулась:
— Эдвард, твоя мать не брошена или отвергнута, а просто насквозь испорчена. Все, что хотела, она получала. Кэтрин рассказала мне, как усердно пыталась восполнить отсутствие отца, расплатиться за беременность в столь юном возрасте, защитить твою мать от разочарования, обрушившегося на них со стороны ее родителей из высшего общества. Она прощала твоей матери все.
— Но деньги и снисходительность не заменят любовь.
Не это ли бабушка пыталась сказать мне в своем письме? Несмотря на деньги, которые я заработал, успех, которого достиг в бизнесе, ничто из этого не принесло удовлетворения, истинного счастья.
— Кэтрин любила ее.
В ее тоне слышится горячность, и я говорю ей то, что однажды сказала мне бабушка.
— Видишь ли, бабушка не знала, как любить ее. Она родила ее, когда ей самой было пятнадцать. Напуганная и эмоционально не связанная со своими родителями. Все, что у нее было, — это их деньги, и она осыпала ими свою дочь.
— Но она и любовь ей давала, всегда заботилась о дочери. В отличие от…
Она отводит взгляд, погружается в свои мысли, ее глаза устремлены на огонь. Ее собственное прошлое. Собственное детство. Мать, которая не боролась за нее, не хотела ее.
— Кто знает, может быть, бабушка была права, отрезав ее сейчас. Возможно, это заставит мою мать усомниться в своем жизненном выборе, и на нее снизойдет некое прозрение.
Она глухо рассмеялась.
— Ты действительно веришь в это?
— Надеюсь. Мои отношения с отцом улучшились за эти годы. Надеюсь улучшить отношения и с матерью.
На ее губах появляется лукавая улыбка, глаза искрятся.
— Ты стал оптимистом к старости?
— Эй, полегче. Я не старик.
Но я улыбаюсь.
— И нет, не сказал бы, что оптимист.
— Счастлив?
Я смотрю на нее долгим взглядом, удивленный ее вопросами.
— Я достиг того, к чему стремился в бизнесе. Работаю для собственного удовлетворения. Делаю, что хочу и когда хочу. Когда единственный человек, которого ты можешь разочаровать, — ты сам, жизнь становится намного проще. Ты так не думаешь?
— Просто и прямо. Да, думаю, ты прав.
— А ты счастлива?
В глубине ее глаз загорелся и погас огонек. Или это просто отблеск пламени в камине?
— Хотелось бы так думать, — с неуловимой ноткой грусти говорит она. — Значит, после Анализы никого не было?
Быстро же она сменила тему.
Я выпрямляюсь. Конечно, следовало ожидать, что она начнет копаться глубже в моей личной жизни, давить на меня.
— Нет, Саммер.
Я встречаюсь с ней взглядом и начинаю есть.
Не было никого, потому что ты сломала меня.
— Я едва выскочил из ловушки. С тех пор моя жизнь принадлежит только мне. И я рад, если и дальше так будет.
Она медленно кивает. Похоже, она собирается оставить эту тему.
Но нет, я ошибся.
— Что случилось с твоими мечтами о женитьбе, Эдвард?
— Это были мечты глупого юноши.
— А что произойдет с наследством бабушки, если ты не женишься и у тебя не будет детей?
— Не знаю, Саммер. Кстати, это касается нас обоих.
Неужели и правда не думала об этом? Насколько мы сейчас связаны друг с другом?
— Это так, — бормочет она.
Это так.
Саммер
Я стою в углу бального зала Гленробина. Вокруг меня люди. Много людей. Я не хотела приходить, но Кэтрин настояла.
— Ты — семья. И принадлежишь этому месту, как и другие.
Я вижу, как другие приемные дети, намного младше меня, бегают по комнате, наслаждаясь рождественским праздником, который в самом разгаре. Они еще недостаточно взрослые, чтобы понимать. И не пережили разочарования многих прошлых рождественских праздников.
Все нормально. Сейчас, в восемнадцать лет, я решила, что это мое последнее Рождество под чьей-то опекой. Отныне я буду отмечать его одна. Независимо ни от кого. Однако, прежде чем уйду…
Я глубоко вздыхаю и осматриваю комнату. Эдвард где-то здесь. Где?
Сначала я замечаю его спутницу. Ее невозможно не заметить. Блестящие светлые волосы, уложенные в прическу, на укладку которой, должно быть, ушли часы. Ее цвет лица совершенно безупречен, праздничное красное платье облегает тело, словно вторая кожа. Она сама элегантность, источает деньги, гламур и все то, чем я не являюсь.
Эдвард от нее в восторге.
— Она нереальная, правда?
Я разворачиваюсь на каблуках и сталкиваюсь лицом к лицу с матерью Эдварда. Или Стервозной Леди, как я ее прозвала. Никогда прежде не встречала такой красивой и такой злой женщины в одном лице. У нее есть все, но этого всегда недостаточно. Не говоря уже о том, как она относится к Кэтрин — ее матери по крови, моей временной матери по документам.
Я хочу отшатнуться от нее, но не позволяю себе этого. У меня мурашки от ее злой улыбки и ледяных голубых глаз. Она так сильно отличается от своего сына.
— Кто? — недоумеваю я.
Она пронзительно смеется, я вздрагиваю.
— Новая подружка Эдварда.
Видимо, что-то меняется в моем лице, потому что она опять смеется.
— О, глупое дитя, ты же не думала, что он положит глаз на тебя, не так ли?
Я хмурюсь. Мать Эдварда всегда говорит гадости, но здесь явно кроется что-то другое. Я хочу убежать, но не делаю этого. Выпрямляюсь и вздергиваю подбородок.
— Вы не знаете, о чем говорите.
— Правда? — Она наклоняется ко мне, меня окутывает приторно-сладкий аромат, я хочу отойти. Но не сделаю этого. Не хочу, чтобы
