Потому что сердце самого шикарного молодого человека на земле отныне принадлежало тоненькой, темноволосой и угловатой девчушке, даже назвать симпатичной которую можно было с большой натяжкой.
– Все, – сказал мой дед, вернувшись ко мне в хижину, – кино окончилось. Вы житья им в этом городе не дадите.
– Ты не понимаешь! – закричала я на своего давным-давно выжившего из ума деда. – Ты совсем ничего не понимаешь!
– Я понимаю, – спокойно сказал мой дед, – я все понимаю, – повторил он. – Я понимаю, что в этом городе нет ни одной девушки, которая бы не мечтала выйти замуж за Александра.
К вечеру меня нашел мой отец. Ему сказали, что его машина стоит разбитая на пристани, так он вычислил, где сейчас находится его безутешная дочь.
Народ потихоньку разошелся по своим домам. И, я уверена, что добрая половина женского населения в нашем городе сейчас лежала в своих спаленках практически без чувств.
У моего отца хватило ума ни о чем не разговаривать со мной по дороге домой. И, тем более, не читать мне какие-либо проповеди о смысле жизни и о том, что наши желания никогда не совпадают с действительностью.
Он просто поддерживающе поглядывал на меня в зеркало заднего вида и своим добрым взглядом показывал, что у меня еще не все потеряно и что вот он, например, еще точно есть у меня.
Это меня не очень-то утешало, люди не совсем любят довольствоваться тем, что есть, им всегда подавай нечто большее. И по возможности такое нереальное, чтобы можно было безрадостно волочить по этой жизни свое вдребезги разбитое сердце и быть счастливым именно от этого.
И в этом подходе к собственной жизни я тоже мало отличалась от всех остальных людей.
Когда отец привез меня домой, кузен Чарли важно прохаживался перед нашим домом и насвистывал себе под нос какую-то свою очередную похабную мелодию. Да и все наши домочадцы тут же радостно выбежали на улицу, чтобы непременно посмотреть на чужое горе во всей его красе.
Я гордо вышла из машины.
– Я ездила проведать нашего дедушку, – сказала я всем этим людям, страждущим всемирного неблагополучия.
– Ты передала ему от нас привет? – хором спросили меня две мои ненормальные бабки, высунувшись по пояс из окон своих девичьих светелок.
Думаю, они уже давным-давно позабыли, чей он все-таки муж, а чей – просто родственник.
– Конечно, бабушки, – сказала я им и поскорее убежала в дом, чтобы больше не видеть наглой ухмылки одного человека, возомнившего, что года через три он женится на мне.
На следующий день было событие не меньшей важности, чем второй мировой потоп. А именно: у Лауры и Александра было второе в их жизни свидание.
Они встречались на мысе, принадлежавшем сэру Валентино, а это находится почти в шестидесяти милях от города, и прилетели они туда на вертолете Александра.
Я видела фотографии этой их встречи. Два беззащитных человека сидели рядом на скалистом мысе, и руки их едва касались друг друга, и взгляды их едва встречались друг с другом.
И лишь иногда Александр чуть касался своей рукой подбородка Лауры и поворачивал ее лицо к себе. Чтобы всмотреться в ее глаза и понять, что все-таки с ними происходит.
Но уже в следующее мгновение Лаура вспыхивала и отворачивалась. И лишь тень улыбки и счастья озаряла то ее, то его лицо.
Большей же частью Лаура и Александр просто смотрели на океан и о чем-то говорили. Вокруг них были розовые скалы, и эти скалы казались продолжением солнца.
И только здесь, среди этой тихой и надежной природы, эти двое людей были спокойны и защищены.
Над Лаурой и Александром кружились вертолеты, в которых сидели те люди, которым удалось эти вертолеты арендовать или просто выклянчить их у своих соседей.
И все свидание Лауры и Александра тщательно фотографировалось на пленку. Чтобы потом весь город, затаив дыхание, проследил, как далеко зашли их отношения.
Еще через день у Лауры был день рождения. И Грег выписал специально для нее из Европы роскошный автомобиль, который он упаковал в разноцветную оберточную бумагу и перевязал огромным розовым бантом.
И оркестр с самого раннего утра запел под окнами Лауры «С днем рожденья тебя», и пел он эту песенку целый битый час до тех пор, пока до всех не дошло, что никакой Лауры нет в ее комнате и в помине.
Грег вбежал в ее комнату и медленно опустился на нерасправленную холодную кровать. Потом Грег схватил телефон и набрал номер особняка сэра Валентино.
– Сэр Валентино, это Грег, – сказал Грег в трубку.
Сэр Валентино ничуть не удивился.
– А, Грег, – сказал сэр Валентино, – ну что, нет Лауры дома?
– Нет, – сказал Грег.
– Ага, – сказал сэр Валентино, – и Александра тоже нет.
– И что вы намерены делать? – спросил Грег.
– Не знаю, – сказал сэр Валентино, – а ты?
– Я тоже не знаю, – сказал Грег.
– Странно, – удивился сэр Валентино, – а я-то думал, что ты все на свете знаешь.
– То же самое я думал о вас, – сказал Грег.
И они помолчали, покурили на разных концах города каждый свою сигару и положили трубки. Потому что говорить-то им по большому счету было, в общем-то, не о чем.
Это было раннее утро, и город потихоньку просыпался, потягивался, умывался, пил свой утренний кофе с молоком и узнавал последние сплетни. И, думаю, что к обеду в городе не было ни одного любознательного человека, который бы не был в курсе того, что сегодня Лаура и Александр сбежали из этого города.
И Грег, и сэр Валентино весь день тоскливо бродили по своим громаднейшим и роскошнейшим особнякам в полном одиночестве. А в городских клубах принимались ставки на то, что каждый из них в данной ситуации предпримет.
Все, конечно, ставили на молодого и импульсивного Грега Бенито. Все были просто уверены, что он тут же кинется в погоню за своей маленькой сестрой, а сэр Валентино, ввиду вполне уже самостоятельного возраста своего воспитанника, наверняка отнесется к его решению с должным уважением и пониманием.
И только мой дед, старый Николас Фарли, придя как-то в один из таких клубов, поставил все свои туманные сбережения против всех на то, что житья Лауре и Александру не даст как раз-таки благодушный сэр Валентино.
– Я ставлю все свои сбережения на то, – сказал народу мой дед, – что сэр Валентино испортит им всю их молодую жизнь.
– Ха-ха-ха, – расхохотался народ, – откуда у тебя сбережения, старик Фарли?
– Через пару дней я выиграю, – сказал мой дед, старый Николас Фарли, – и тогда мне не придется отвечать на все ваши глупые вопросы.
И мой дед гордо развернулся и ушел в свою рыбацкую хижину на берегу его любимого могучего и прекрасного океана. И ему было глубоко наплевать на то, сколько еще народу за его спиной покрутят ему вслед у виска пальцем.
