когда я уже хотела наступить на свою гордость и послать хотя бы смс-ку, обнаружила, что в моем телефоне нет номера Грина. И вся переписка, которая была частью летописи нашей любви, стерта…
Глава 16
Не зря говорят: «Беда не приходит одна». Не успела коркой покрыться рана на моей душе, как свалилась, как снег на голову, новая проверка на прочность. Господи, как я мечтала быть девочкой-цветочком, носить нарядные платьица и жить беззаботно. Просто учиться, получать похвалу и свободное время тратить на книжки, прогулки, кино. Я мечтала о роликах, школе живописи, теннисе и поездках на море. В общем, я хотела быть современной принцесской.
Я даже рисовала себя (насколько хватало умения) на кораблике: в бело-синем платье, белых спортивных туфельках в настоящей соломенной шляпке и с плетеной сумочкой. Или с теннисной ракеткой в рюкзачке. А все на меня смотрят и понимают, что я не просто девочка, а целеустремленная, разносторонняя девочка.
На деле же нарядных платьиц у меня не было. Как не было и всего остального. Море я видела в фильмах, а теннис, ролики и мольберты с красками так и остались в мечтах. Потому что мы всегда экономили.
Даже здесь, живя на всем готовом и имея возможность откладывать деньги, мы не позволяли себе ничего. Мама даже не брала положенный отпуск, и ясное дело, летом отпуска не было и у меня.
Но я даже не заикалась о том, что хотела бы поехать в какой-нибудь лагерь, потому что боялась стать неблагодарной дочерью. Я никогда не забуду, как когда-то давно, еще в начальной школе, решилась попросить телефон.
Вместо ответа мама отвезла меня в детдом «на экскурсию». Чтобы проучить меня, она нашла с кем договориться.
– Вот посмотри, как живут ребята, которых мамы не стали воспитывать, а отдали государству. У мам не было денег на капризы своих деток, поэтому они отдали их в детдом. У них нет даже своего уголка. Нет своих игрушек и книжек. Они ждут очереди в туалет и моются раз в неделю. Называется – банный день. Они едят одну перловку. И им нельзя выходить за территорию.
В один момент мне моя жизнь показалась той самой жизнью принцессы. С расширенными от страха глазами, я оглядывалась вокруг. Выкрашенные до половины в отвратительный грязно-зеленый цвет стены, вытертые до проплешин ковровые дорожки и отвратительный запах какой-то кислятины, преследовавший нас везде.
В каждой комнате огромное количество кроватей, а вдоль стены белые шкафчики. Такие, как в переодевалке в спортзале. А гулявшие во дворе дети только добавили градуса ужаса.
В глазах некоторых читалась тоска, у кого-то надежда. Но больше я видела злобных взглядов. В довершение моего личного апокалипсиса, я услышала, как кто-то смачно плюнул вслед нам.
Надо ли говорить, что больше я никогда ничего не просила?! И жутко боялась расстроить маму, потому что призрак детского дома витал над моей кроватью.
И какой я испытала ужас, когда утром меня стошнило, а мама была рядом!
– Ты что беременна? – холодно спросила она. Даже не холодно. В голосе послышался настоящий лед. Такой, что казалось он везде. И стоит сделать шаг, он захрустит под ногами.
– Нет! – я испуганно вытаращила глаза, пытаясь сдержать следующую волну.
– Здесь все продукты хорошие. А если бы ты съела в институте что-то некачественное, плохо стало бы уже к вечеру, – пригвоздила она.
– Кто он, – этот вопрос произнесен был так же, с той же интонацией.
– Мама, со мной все в порядке, – пролепетала я, хватая воздух ртом, чтоб как-то погасить рвотный позыв.
– Я вижу. Еще раз спрашиваю: кто он? Или ты хочешь, чтоб я искала твоих одноклассников и выясняла у них, с кем ты шлялась? А может мне в институт ехать? Умеет кататься, пусть научится и саночки возить! Или ты на улицу с пузом пойдешь?
Я и раньше побаивалась матери. Но сейчас, когда я сама от страха и непонимания того, что со мной происходит, едва держалась на ногах, мне стало по-настоящему страшно. От одной мысли, что мама обивает пороги домов моих зажравшихся одноклассников и требует выдать «автора пуза», у меня в глазах потемнело. Тогда и в универе насмешек мне не избежать.
– Не надо никуда ехать! – вскрикнула я и метнулась в ванную. Но, конечно, запереться не успела, и «прокурор» снова был у меня за спиной.
– Если я правильно поняла, ты собираешься делать аборт? – мама нашла другое решение проблемы. – Ну что ж, так даже лучше. Сегодня купишь тест, чтоб наверняка знать. И если все подтвердится, я отпрошусь на завтра, и поедем вместе в клинику.
– Да-да! – я ухватилась за спасительную соломинку. Главное, сейчас прекратить этот допрос. – Можно я тут сама? Сейчас?
Мама посмотрела подозрительно, потом, наверно, сообразила, что санузел у нас совмещенный, и вышла, оставив меня наедине с тошнотой и горькими, отравляющими мыслями.
Удивительное дело. Мама так легко распорядилась жизнью нерожденного внука или внучки, будто речь шла об удалении молочного зуба.
Хотя зачем ей внуки? То, что нянчиться с моим ребенком она не будет, это однозначно. А для того самого стакана воды на старости лет есть я. Которая никуда не денется и будет ухаживать, потому что «мама отдала мне лучшие годы жизни».
Продышавшись, я начала лихорадочно соображать, что делать. Я не могу взять и убить крохотную жизнь, которая совершенно неожиданно зародилась во мне. Во-первых, с моим отрицательным резусом я могу остаться вообще без детей. А во-вторых, этот ребенок уже есть. И мне не надо было теста, чтоб осознать это. Я собрала в кучу маленькие сигнальчики, которые сами по себе ни о чем не говорили. Но вместе…
Како1-то невероятный свистопляс с эмоциями. Чувствительность сосков обострилась. Тянет низ живота временами. Критические дни прошли не так, как обычно. И вот сегодняшний несанкционированный сброс съеденного…
Я не отдам этого малыша. Я была совсем маленькой, но запомнила бабушкину фразу. Она повторяла ее маме. «Бог дал ребенка, даст и на ребенка!»
И мне даст. Решимость, словно ушат холодной воды, отрезвила меня и заставила собраться. Я должна что-то
