предпринять уже сейчас, иначе завтра родительница потащит меня в клинику. И я не смогу открыто противостоять ей, потому что просто превращаюсь в суслика, который замирает перед лицом опасности.
Я должна забрать сейчас все самое необходимое, чтоб сюда не возвращаться. Напишу заявление на общежитие, и пока будут рассматривать, как-нибудь перетопчусь. Попрошусь переночевать у кого-нибудь из девчонок в комнате.
Когда мама в хозяйском доме, она не отвлекается. Значит, собраться время есть. Я понимала, что ухожу отсюда навсегда. Всплакнула. Но надо смотреть правде в глаза. Если с ребенком я не нужна родной матери, то хозяину тем более не нужны проблемы.
Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, я побросала в сумку то, что потребуется «вотпрямщас». Туфли отставила, надела кроссовки, которые с носком и на позднюю осень сойдут, и почти теплую куртку. Пусть сейчас жарко, зато потом пригодится.
– Спасибо, милый дом, что давал приют. Пошла искать новый.
Вздохнув, подхватила сумку и, озираясь, как заяц, метнулась к воротам.
Глава 17
– Олька, я беременна, – обреченно сказала я, как только услышала радостное «Аллё» от подруги. Повисло молчание.
Наверно, она переименовала уже мой контакт с «Альки» на «Тридцать три несчастья». После того, как я рассказала ей о пакости, которую подстроил Бельчонок, она хотела ехать к Грину разбираться. Вытрясти признание и заставить валяться у меня в ногах.
Не знаю, насколько бы хватило ее решимости, но я категорически отказалась содействовать в этом. Она смирилась, но сейчас, кажется, придется выдержать второй натиск.
– Ну ты ж понимаешь, так это нельзя оставлять?! После работы я еду к тебе, и вместе пойдем к Бельскому, – решительно заявила Булочка.
– Нет, Ольчик, не приедешь, – грустно усмехнулась я.
– Я сказала, приеду. А можешь из универа ехать ко мне, потом в твой поселок поедем, – подруга, как разъяренный бычок, уже начала рыть копытом землю.
– Если надо сходить к Бельским, для этого есть мама. Но больше она хочет, чтобы я сделала аборт. Поэтому дома у меня теперь нет. Сейчас еду в универ, буду проситься к кому-нибудь переночевать, а потом место в общаге.
Снова повисло напряженное молчание. Даже по невидимым сотовым каналам чувствовалось, что Булочка сейчас готова взорваться.
– Оль, я справлюсь, не надо никого трогать. Если он так решил, пусть живет спокойно.
Не рассказать Булочке о своих проблемах я не могла. А вот теперь, зная ее взрывной темперамент, надо еще придумать, как угомонить жажду деятельности.
– Давай мы встретимся и все обсудим, лан? – я принялась успокаивать подругу. Не хватало мне второй серии – «мы призовем его к ответу!»
Булочка притихла, очевидно, занята была работой и не могла долго болтать. Я получила передышку и возможность некоторое время не копаться в своей душевной ране, гадая, что я сделала не так. Пока нужно было придумать, к кому обратиться с просьбой и решить вопрос с комнатой.
И если с первым вопросом мне не пришлось долго заморачиваться, то со вторым вышел просто облом. Самый настоящий, полный и бесповоротный.
Места в общежитии распределялись до первого сентября, и теперь только со второго семестра может что-то измениться.
Максимум, на что я могла рассчитывать – это неделя скитания по разным комнатам у девчонок. Это я и рассказала Булочке вечером. Она и слушать не захотела о лавочке в скверике и потащила меня в кафе с о-очень недемократичным ценником.
– Угощаю нищих студентов! – хихикнула она. – К тому же теперь тебе нужны положительные эмоции. Вот их мы и наберемся в кафешке. Жалко, что винишко тебе нельзя. Но мы должны это событие отметить!
Мне, конечно, не отсутствия винишка жалко, а того, что подруга, а не папа малыша предложил отметить событие.
– Алька, тут вопрос надо решать кардинально. Я тебя к себе не могу забрать. Знаешь же, у меня дома теремок. Мы, конечно, можем прикинуться шпротами и спать на одной кровати. Но когда вырастет пузико, мы точно не поместимся. Я считаю, надо поставить твоего Грина перед фактом.
– Ну ты же знаешь, у меня нет его номера, это раз. А два, я ни за что не буду перед ним унижаться. Даже если предположить, что та фотография какой-то дурацкий розыгрыш. Даже если допустить, что он не сообразил, что подлый Бельчонок и с телефоном мог какую-то гадость вытворить. Все равно – хотел бы, так нашел бы. А он предпочел не отчитываться.
Булочка засунула ложку с десертом в рот и, смакуя его, начала водить глазами из стороны в сторону. Наверно, так она стимулировала соображательный процесс. И не зря. Здравая мысль, хоть и с ощутимой задержкой, но все же пришла ей в голову.
– Как пить дать, пока телефон был в его руках, он не только стер его номер. Ты черный список просмотрела?
Вместо ответа я достала телефон и протянула его подруге.
– Я понятия не имею, где этот черный список.
Булочка подозрительно уставилась на меня. Весь ее вид давал понять, что такой нерасторопности от меня никак не ожидала.
– Ой все! – мне пришлось выдать универсальный ответ на все неудобные вопросы и упреки.
– Да ладно. Цветочек. Щас разберемся. И вообще-то нормальные люди телефоны запароливают.
Булочка принялась тыкать в экран и через полминуты издала победный клич.
– Есть! Вот! На один номер стоит запрет. Звони.
– Ни. За. Что.
– Окей. Тогда звоню я.
И не успела я выхватить телефон из ее рук, как она уже звонила Грину.
Но из трубки раздавались только короткие гудки.
