Валерий не перебивал, молча слушал, все больше успокаиваясь и утверждаясь в своей главной мысли — нет у нее парня.
— Ну, я пошел, — сказал он наконец и поднялся.
— Пока, — ответила Елена.
Он хотел, видимо, пожать руку, но посчитал неудобным, и она уже хотела было подняться, да раздумала.
Так и расстались.
Елена усердно готовилась к каждому экзамену. И нельзя сказать, чтобы часто вспоминала Валерия, но не забывала. В институт она поступила. И за все время никуда не ходила с подругами, кроме кино. И не тянуло ее, главное, потому что в один прекрасный день вдруг поняла: она и впрямь ждет. Это открытие сперва озадачило, а потом даже рассердило.
«Да ты что?! — ругала она себя мысленно. — Совсем свихнулась! Ты же его не знаешь. Может, просто пошутил. Перевели куда-нибудь — на то и военный — и служит теперь в другом городе».
Но почему-то не верилось, чтобы мог Валерий поступить так: слишком это глупо и мелко. А он был сильный и правдивый — Елена в людях разбиралась. И хоть умом понимала, что зашла в своем затворничестве слишком далеко, менять ничего не хотела.
— Ты что это? — спросит, бывало, Ирка. — У Игоря день рождения. Тебя приглашал. Пойдем?
— Нет.
— Но, почему, почему?
— Потому.
— Постриглась бы в монашки, честное слово!
— Надо будет — постригусь.
— Может у тебя кто-то есть?
— Может быть.
— Ну и скрытница ты! А ведь глупо.
— Что глупо?
— Прошли те времена, когда вот так ждали. Правильно говорит Константин Васильевич.
— Это еще кто такой?
— Один мой новый приятель. Могу познакомить. Хочешь?
— Нет. И что же он говорит?
— Кто живет прошлым, говорит, тот дурак. Кто живет будущим — тот псих ненормальный. Надо жить только настоящим.
— Просто философ этот твой Константин Васильевич.
— Ай, что я на тебя время трачу! Лучше объясняться с телеграфным столбом, тот быстрее поймет.
Такие разговоры возникали не раз, пока Ирка и другие подружки не поняли, что характер у Елены твердый, такую не переубедишь, если она того сама не захочет. И оставили в покое.
Уж, видно, такая судьба выпала на долю Елены, что влюбилась она в своего будущего мужа, так сказать, заочно, — разлука соединила их. Между тем прошел месяц, а Валерий не объявлялся. Прошла еще неделя, потом еще… И так три долгих месяца. Елена не могла бы объяснить, почему продолжала ждать. Но с каждым днем это ожидание все более укоренялось в душе, и человек, которого все-таки и видела два раза, становился более понятным и родным: она его придумывала в бесконечные часы одиночества.
Велика и таинственна душа человеческая.
— Ты посмотрись в зеркало, — сказала как-то та же Ирка.
— А что?
— Ты понимаешь, на кого похожа?
— Мне все равно.
— Ты похожа на солдатку, которая ждет всю жизнь погибшего на войне мужа.
Она, Ирка, недавно видела кино о такой солдатке: в глазах у той был похожий блеск отчаянного упрямства. Ирка сболтнула, не подумав, и тут же спохватилась, потому что Елена вдруг схватилась за горло, побледнела, упала на кровать и забилась в истерике.
— Нет, нет! — кричала она. — Нет!
Ирка до смерти напугалась, на крик прибежали девчата-соседки, еле успокоили Елену. Ирка больше не приставала к ней с подобными разговорами — болтала о пустяках.
А дни шли…
Однажды Елена прогнала подруг и взялась за уборку в комнате. В трико, босая, простоволосая она мыла пол, когда кто-то постучал.
— Ну, кто там еще? Входите!
Думала, кто-нибудь из соседок, что вечно бегали за тем или другим, а чаще от нечего делать. Выжимая тряпку, она выпрямилась и увидела в дверях Валерия. Он был в гражданском, держал в руках красные розы и смущенно улыбался.
— Я не вовремя, — сказал почему-то.
А она стояла и боялась только одного — не упасть бы: так ослабли ноги. Он, должно быть, что-то понял, бросился к ней, подхватил в последнюю минуту и прижал к себе…
Уже потом, спустя время, она дотронулась до шрама на его груди и спросила:
— Это тогда?
Он кивнул.
— Ты мог погибнуть?
— Раз плюнуть, — улыбнулся он.
— А что было бы со мной? — с ужасом в голосе спросила она, впервые поняв, какое огромное несчастье прошло рядом, обдав их обоих горячим дыханием.
— Я об этом подумал, — сказал он. — Потому и жив.
— Спасибо.
— Не знаю, кто кого должен благодарить. Был случай… Если бы не ты, я не сделал бы последнего отчаянного шага, не стал бы цепляться за жизнь. Вот так, моя дорогая женушка. А не хотите ли, мадам, какава?
— Какава не принимаем-с, — ответила в тон Елена. — Пьем только кофий.
— Ах, ах, ах! Какие у нас тонкие вкусы! Но пить придется чай.
— Обожаю чай!
Пять лет супружеской жизни пролетели, как пять дней. Они никогда не ссорились, не опускались до выяснения отношений, одинаково просто относились к житейским неурядицам, счастливы были, когда в чем-то везло: он честно служил, она учительствовала, умели отдыхать, слыли славными людьми, хлебосольными хозяевами.
Больше не было долгосрочных командировок, Валерий получил капитанскую звездочку и уже маячила майорская.
Иногда прибегала Ирка, всплескивала руками и восклицала:
— Ну, подружка! Ну, скрытница! Это же надо!
— О чем ты? — делая вид, будто ничего не понимает, спрашивал Валерий.
— Углов! — шумела она. — Ты ее не знаешь. Она под пытками не выдаст.
— Чего не выдаст?
— Как чего? Тайну.
— Какую тайну?
— Откуда я знаю. Любую. Вот к примеру. Это мне, лучшей своей подруге, не сказать, что ждет Углова. Ну не обидно?
— Что по этому поводу говорит Константин Васильевич? — вмешивалась в разговор Елена.
— Да ну его! — отмахивалась Ирка. — У него уже новая теория.
— Какая же?
— Все меня убеждал — надо жить настоящим. Я и жила, три аборта сделала, дура. Углов, не слушай бабьи разговоры. Чего уши навострил?
— Я не слышу.
— Теперь говорит… Углов, послушай, что говорит мой Константин Васильевич. Мол, настоящее — понятие растяжимое. День это? Год? Неделя? Надо жить текущим мигом. Понял, Углов. Эх, Елена! Мне бы такого мужика, как твой Углов, я бы…
— И что бы ты? — заинтересовался Валерий.
— Я порхала бы, как птичка.
Ирка изобразила, как бы она порхала, и это получилось очень выразительно. В последнее время она растолстела, ручки — короткие и полные. Ни дать ни взять пташка! Она была шумной, болтливой, но, по сути, безобидной, очень доброй женщиной.
Все было хорошо в семье Угловых, первые тучи почудились Елене, когда он однажды сказал о возможном своем сокращении. Страна не могла содержать такую огромную армию. Часть, в которой служил Углов, должна была расформироваться.
