— Пиро-о-о-ожные? — удивлённо тянет Алиска. — Ты же сама говорила: пирожные — не лучшие друзья для девочек?
— Да, точно, говорила. Но нам вовсе ни к чему делать их лучшими друзьями. Они могут быть просто редкими гостями на столе.
Алиску такой ответ устраивает. Тем более, что она уже почувствовала вкусные запахи и теперь сама считает, что неплохо бы перекусить. Это видно по ее загоревшимся глазам.
Мы приходим в кафе, берём пирожные с чаем, она весело щебечет о том, что на утреннике будет самой красивой. Я рассеянно улыбаюсь и киваю.
Но думаю совершенно о другом.
Ромка.
Увидел ли он меня? Нет, главное: увидел ли он нас?..
Глава 2
Около пяти лет назад.
— Маша! — Ромка обнимает меня, прижимает к себе и целует в макушку. Он сжимает меня сильно, до боли, а я ничего не говорю. Потому что эта боль — ничто по сравнению с той, которая раздирает мне душу. — Мне нельзя оставаться. Я должен, должен смыться отсюда, понимаешь?
Я всхлипываю. Я не хочу этого понимать. Ничего не хочу понимать. Просто хочу, чтобы Ромка обнимал меня, не выпускал из своих рук — никогда. Хочу спрятать лицо в его свитер грубой вязки, пахнущий сигаретами и каким-то особенным, лично ромкиным ароматом. Вцепиться в него, чтобы никто не смог нас разлучить.
Уже два года мы вместе.
И все эти два года прошли для меня как на американских горках. Я была счастлива, безумно счастлива с ним. Сходила с ума от его голоса. Голова кружилась от его запаха. Каждое его прикосновение было особенным. Боже, как же сильно я была в него влюблена! Минуты, часы, что мы проводили вместе, были полностью сотканы из любви.
Но стоило ему уйти — начиналось.
Подруги крутили пальцами у виска: «Ты что? Он же отморозок без тормозов. Он точно ввяжется во что-то ужасное, или убьёт кого-нибудь, может быть даже тебя». Я отмахивалась от их слов. Он не может, он просто не способен на дурное — особенно по отношению ко мне.
Мамины слёзы и уговоры. «Был бы жив твой отец… Он бы точно отвадил этого…» До смешного доходило. Она прятала мои сапоги, чтобы я не убегала на свидания к Ромке.
А я всё равно убегала, потому что ничего важнее для меня не было. И никого важнее.
Я была одержима им. Банальная история. Хорошая девочка, влюбленная в плохого парня.
А он был одержим мной. В этом я не сомневалась ни на секунду, хотя доброжелательные подруги время от времени с ехидством рассказывали мне, что видели его с той или иной красоткой. Но я знала, что всё это ерунда, возможно, он и флиртовал с кем-то — для парней ведь важно поддерживать репутацию этакого мачо и сердцееда, но я точно знала: для него нет никого кроме меня.
Наш роман продолжался, и родные с подругами немного успокоились. В конце концов, прошло уже два года, я закончила школу с отличием, поступила в институт, а не «пошла по наклонной с этим своим…»
Мы всё ещё были вместе. Любили друг друга — так сильно и отчаянно, что просто невозможно было выразить словами.
Даже мама смирилась, кажется. Ну или просто поняла, что ничего не может сделать и надеялась, что со временем всё как-то разрешится само собой.
И вот оно разрешилось. Ромка действительно во что-то «такое» ввязался, и ему грозила тюрьма. Я помню тот вечер, тот наш последний вечер, так отчетливо и ярко, словно все случилось вчера.
— Маш, — говорил Ромка, прижимая меня к себе крепко, до боли. — Давай уедем вместе, пожалуйста? Я ведь не смогу без тебя. И ты без меня. У меня есть деньги. Начнём всё сначала?
Я еще с порога поняла: что-то случилось. Сердце стукнуло и замерло, предчувствую беду.
Ромка ввязался-таки в неприятности с полицией. Он рассказывал мне все, а я просто молчала, глядя перед собой. Мы сидели на кухне. Мама, до сих пор недолюбливавшая моего парня, ушла к себе. В углу тихо урчал старенький холодильник. Прямо перед ним старательно мыла мордочку кошка. А я теребила край клетчатой скатерти и думала: как же так? Почему он так со мной?!
— Деньги, — с горечью произнесла я. — Ну конечно: вы ведь совершили ограбление! Ты всерьез думаешь, что мне нужны такие деньги?
— Да причём тут, — отмахнулся он. — Они у меня и без того есть, я ведь работал. А это… Меня подставили, Маша! Я понимаю, мне никто не верит. Но ты-то должна верить?
Он выпустил меня из объятий, взял за плечи и заглянул в глаза.
— Ты мне веришь, Маша?
Я усмехнулась. Внутренности раздирало горечью и болью. Верила ли я ему? Не знаю.
Я знала одно: сейчас это уже неважно.
Потому что…
— Давай уедем вместе, прошу тебя! Я люблю тебя, Маш!
В его взгляде было столько мольбы, столько любви и боли… наверное, будь всё иначе — я бы совершила это безумие. Просто собралась бы, наплевав на институт, на разбитое мамино сердце и вообще на всё — и убежала бы с ним. Потому что я совершенно не представляла своей жизни без Ромки.
Да, ещё несколько дней назад я, наверное, так бы и сделала. Но кое-что изменилось. Две полоски на тесте. Они словно все во мне перевернули. До сих пор мы были вдвоем. Вскоре нас должно было стать трое. И это пугало меня. Готова ли я стать матерью? Готов ли он стать отцом?
Уже пару дней я прикидывала, как сообщить Ромке эту новость, пыталась угадать, как он на всё отреагирует. Только вот всё вышло совсем не так, как я рассчитывала.
Не я сообщила ему новость, а он мне.
И что теперь делать? Что теперь делать мне?!
Я вытерла слёзы и с силой оттолкнула его.
— Ты… Ты во всём виноват! — меня душила боль и обида. Отчаянье и страх перед тем, что будет дальше. — Ты не должен был, не должен был с ними связываться! Не должен был попадать в переделку. Не должен был бросать меня, когда ты мне так нужен! Понимаешь? Ты, только ты во всём виноват!
Ромка помрачнел. То, что я говорила, было обидно, и возможно даже несправедливо. Но в тот момент я не думала о нём, не думала о его неприятностях. Я думала только о своей беременности, с которой теперь не знала, что делать.
Внезапно я поняла, что не могу, не хочу его видеть. Это было выше моих сил.
— Убирайся! Уезжай! — выкрикивала я сквозь слёзы. — и не связывайся со мной, не говори мне, куда ты едешь! Потому что если меня спросят — я расскажу!
— Маша, ну ты что? — Ромка попытался меня обнять. — Я всё устрою! Ты не хочешь — не уезжай со мной. Но когда всё наладится, ты ко мне приедешь…
— Ты что, не понимаешь? Ничего не наладится, ничего никогда не наладится! Ты всё сломал! — Теперь я кричала. — Убирайся, убирайся, убирайся! — Я стучала кулаками по его груди. У меня была настоящая истерика.
Он поймал мои руки за запястья и оттолкнул меня от себя. Не сильно. Ну, или ему показалось, что не сильно. Потому что я отлетела на пару шагов и впечаталась в стенку.
— Как скажешь, — сказал он неожиданно зло и холодно. — Прощай, Маша.
Он развернулся и вышел из квартиры. Хлопнула дверь, и я съехала по стенке в беззвучном рыдании.
Несколько дней прошли словно в тумане. К нам постоянно наведывались полицейские, нудно задавали вопросы — одни и те же, по новому кругу. «не знаю, не видела, не говорили», — повторяла я снова и снова.
Ромка не звонил и не пытался со мной как-то связаться, так что меня со временем оставили в покое.
Только легче от этого не стало. Навалилась тяжелая, беспросветная пустота. Боль притупилась, словно что-то внутри перегорело. Я днями сидела в комнате, глядя перед собой. Не хотелось ничего — только сидеть, провожая уходящее время. И уж точно не думать о том, что делать с ребенком, еще до рождения оставшимся без отца.
И однажды в комнату зашла мама. Посмотрела на мои растрепанные, нечесаные волосы. На кровать, которую я так и не удосужилась заправить — просто потому, что не было сил. И заговорила. Она говорила долго, пряча взгляд. О том, что я еще очень молода и у меня вся жизнь впереди. О том, что я ничего не могу дать ребенку. О том, как это трудно — поднимать ребенка одной.
Долго. Как будто не могла произнести то самое, страшное слово.
