это возможно осуществить. Они с отцом не всегда ладили, но все же отношения их были теплыми – даже несмотря на сумасшедший график работы.
Стефано и Ариана родились, когда Данте исполнилось семь. Тогда же его родители перестали ссориться – возможно, причиной тому был рост семейного бизнеса, означавший, что финансовые проблемы позади, но Данте порой считал, что немалую роль сыграл его отъезд в школу‑интернат в Риме, где родители купили квартиру и где мать отныне проводила большую часть времени. Каникулы, однако, оставались самым чудесным временем года – отец брал отпуск летом и обучал его премудростям работы с землей, что давала такие обильные плоды, на которых и строился их бизнес. Но полностью Данте погрузился в дела лишь годам к двадцати пяти – тогда компания была очень близка к кризису, потому что отец переключился на производство, оставив управление Луиджи, который, будучи импульсивным, не мог принимать важные решения и тратил огромное количество времени и денег в казино. Данте принял управление компанией на себя, и это принесло ему неожиданный бонус: отношения с отцом сменились вначале на взаимное уважение, потом на полное доверие и, наконец, на дружбу.
А потом в жизни отца появилась Миа Гамильтон. Вначале она работала в лондонском офисе, стажируясь на секретаря‑референта, затем ее повысили до личного помощника самого Рафаэля, отца Данте. Данте так и не смог изменить свое враждебное отношение к ней – хотя, узнав о болезни отца, приложил все усилия, чтобы не портить отношения, сколько бы ему ни осталось. И вот отец хочет переехать в Луктано, что влечет за собой определенные трудности. Они вовсе не технического характера, что касается транспортировки, то у них есть свой вертолет, все необходимое больничное оборудование можно без проблем установить в резиденции, – главная проблема в том, что в поместье будет она, Миа. В больнице, когда вся семья являлась навестить отца, она почти всегда исчезала в нужный момент. Данте, изредка сталкиваясь с ней, неизменно обращался к ней «наша мачеха». В поместье же она будет постоянно, и мысль о том, что последние дни жизни отца им придется как‑то находить общий язык, претила Данте. И все же ради отца он был готов и на это.
Он вначале не собирался отвечать на звонок, намереваясь продолжить совещание и перезвонить врачу в удобный момент, но телефон не желал замолкать. В то же время он поймал взгляд своей секретарши Сары – судя по ее лицу, ей тоже звонил кто‑то, кого нельзя было оставить без внимания. Данте ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине.
– Почему бы нам не сделать паузу, – произнес он. – А когда продолжим, думаю, стоит обсудить что‑то еще, помимо моей сексуальной жизни.
Он встал, не обращая внимания на разгневанного Луиджи, и направился в свой офис, по пути проверяя пропущенные вызовы, – их было четыре, и все они были от врача. Вот экран телефона вспыхнул вновь, и Данте ответил на звонок:
– Данте Романо.
Его ожидал тяжелый удар – звонящий врач сообщил, что состояние отца внезапно ухудшилось, и прежде чем кто‑либо успел оповестить семью о приближающемся конце, Рафаэль Романо покинул этот мир. Данте знал, что рано или поздно новость эта его настигнет, и все же не был к ней готов. Взгляд его устремился к огромному куполу церкви Святых Петра и Павла, стоящей на возвышении. В голове не укладывалось, что отец мертв.
– Он страдал? – спросил Данте.
– Нет, – заверил врач. – Он ушел быстро. Рядом был его адвокат. Синьора Романо отлучилась прогуляться, и мы даже не успели ее позвать.
Данте поморщился: ему вовсе не хотелось знать, что делала в этот момент Миа Романо, совсем скоро она уедет – от нее необходимо избавиться, словно от злокачественной опухоли. Однако его огорчили слова врача о том, что отец умер в присутствии адвоката, когда его должны были окружать близкие. Потом он подумал о той, что была отцу верной спутницей целых три десятилетия, – пока не явилась эта щучка Миа.
– Моей матери сообщили? – спросил Данте взволнованно.
– Нет, – ответил врач. – Знаете пока только вы. Синьора Романо решила, что эту новость вам лучше сообщить мне.
Что ж, у нее хватило здравого смысла не звонить самой, подумал Данте.
Когда‑то он возненавидел ее с первого взгляда – точнее, со второго. В первый раз, увидев ее, он буквально остолбенел, позабыв даже о своей ярости к отцу из‑за сплетен о его интрижке, – тогда он понятия не имел, что его любовница – Миа Романо. Он тогда отметил, что кожа ее слишком светлая для итальянского жаркого лета. Миа предстала перед ним в льняном платье‑рубашке цвета лаванды и замшевых туфлях на каблуке. Светлые волосы, зачесанные наверх, оттеняли ее кожу и подчеркивали яркие синие глаза, обрамленные золотистыми ресницами.
– Кто вы? – спросил он ее, войдя в офис отца.
– Миа Гамильтон, – ответила она с легким акцентом и пояснила, что она новая секретарша Рафаэля Романо, перекинутая сюда из лондонского офиса.
Его должен был насторожить ее акцент – ведь его собственная секретарша бегло говорила на нескольких языках, как и он сам. Но, очарованный новой знакомой, он не был способен мыслить логически. Они стояли и смотрели друг на друга – на миг Данте потерял счет времени. Но от него не ускользнул легкий румянец, что залил щеки и шею девушки, как и напряжение, повисшее в воздухе, и желание, что мелькнуло в глазах у обоих. А потом вошел отец. К счастью.
Данте предпочел бы забыть об этой первой встрече и о тех чувствах, что он испытал. Рафаэль попросил девушку выйти, и между ним и сыном разгорелась ссора, в которой последний узнал, отчего посредственные лингвистические навыки Миа не стали препятствием для ее новой работы. А позже ему довелось узнать и то, какой собранной, решительной, твердой и упрямой, не говоря уже о чопорности, могла быть эта девушка. Порой она была даже жестокой. Ее не устраивал статус любовницы, она не хотела быть никем иным, кроме как женой Рафаэля Романо.
Газеты разразились весьма драматичным повествованием о распаде знаменитой и благополучной пары и, не стесняясь, поливали грязью Миа, обвиняя ее в том, что она разрушила прочный и долгий брак. Ее заклеймили жадной до денег щучкой, ищущей себе покровителя, и ни одно издание не смягчило атаки. Однако Миа оказалась крепким орешком – впоследствии ее называли «Снежная королева» – и ни разу не позволила себе выказать подлинных чувств. Даже во время показа слезного интервью с Анджелой Романо, что вскоре должна была стать бывшей
