Челси, и если ты когда-нибудь снова придешь на одно из моих мероприятий в таком платье, ты пожалеешь, что сделала это, — рычит Новак, когда я подхожу ближе.
Губы Челси поджимаются.
— Мне двадцать пять, отец, и я уже не ребенок. Я говорила тебе, что у нас с Джо никогда не получится, и я не шутила. Это не то, на что я когда-нибудь соглашусь. И поверь мне, когда я говорю, что в моем гардеробе появится еще много таких платьев, как это, так тому и быть.
Новак дергает ее за руку, притягивая ближе, чтобы он мог тихо говорить ей на ухо. Я не слышу его слов, но язык тела Челси дает мне понять, что ничего хорошего в этом нет.
Я пользуюсь этим моментом, чтобы вмешаться.
— Осторожно, Новак, я почти уверен, что видел несколько репортеров, ошивающихся поблизости. Ты же не хочешь, чтобы тебя застукали за грубым обращением с дочерью вне твоей шикарной вечеринки.
Глаза Челси встретились с моими, ярко-синие, в них вспыхнуло удивление.
— Мейсон…
Ее отец прерывает ее, обращая на меня свой взгляд.
— Это не имеет к вам никакого отношения, Мейсон, поэтому я предлагаю вам оставить нас в покое, чтобы мы могли заниматься семейными делами так, как мы считаем нужным.
Я выгибаю бровь. Этот ублюдок такой же чертовски самодовольный, каким он был, когда я тусовался с Челси. Разница в наши дни в том, что мне абсолютно наплевать на то, что думает его придурковатая личность.
— Проблема в том, что твой способ ведения семейных дел связан с тем, что ты причиняешь боль своей дочери, и я не могу стоять в стороне и смотреть, как это дерьмо происходит.
В глазах Новака вспыхивает предупреждение, как будто это может меня отпугнуть. Он меня больше не знает; он не знает, что меня больше ничто, блядь, не пугает.
— Если ты сейчас не уйдешь отсюда, я позабочусь о том, чтобы ты пожалел об этом разговоре так же, как я убедился, что ты больше не представляешь угрозы для моей семьи все эти годы назад.
Он наклоняется ближе ко мне.
— Убирайся нахуй с моих глаз сейчас же.
Я не знаю, что, черт возьми, он имеет в виду, но у меня нет времени обсуждать это с ним, прежде чем Челси говорит:
— Мейсон, я в порядке. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.
Ее глаза умоляют меня, как будто она хочет, чтобы я прекратил то, что я делаю.
Черт, я злюсь на себя за то, что забочусь об этой избалованной принцессе. Я поклялся, что покончил с ней, когда она отшвырнула меня, как будто я был дерьмом на ее гребаных ботинках в старшей школе. Я так и сделал, но, очевидно, есть одна гребаная часть меня, которая не может не беспокоиться, когда ее отец обращается с ней как с дерьмом.
Расправив плечи, я игнорирую Челси и обращаю свое внимание на Новака.
— Я не тот ребенок, которого ты обошел стороной, Новак. Ни на один гребаный выстрел. И я не уйду, пока не поговорю с Челси. Наедине.
Его лицо искажается презрением.
— Я точно знаю, каким человеком ты вырос, Мейсон. Тебе не мешало бы помнить, что я знаю, кто ты и с кем общаешься, и что я могу в одно мгновение усложнить тебе жизнь. — Он смотрит на Челси. — Я даю тебе пять минут. Если ты после этого не вернешься в бальный зал, мы будем обсуждать многие вещи, наименьшей из которых будет твой отказ согласиться выйти замуж за Джо.
Он уходит, больше не взглянув в мою сторону. Я все еще наблюдаю за ним, когда Челси говорит:
— Господи, Мейсон, я способна сама о себе позаботиться. Тебе не следовало вмешиваться.
Я повернул голову в ее сторону.
— Ты издеваешься? По его виду можно было определить, что сейчас кому-то очень достанется. И мы с тобой знаем, на что он способен, поэтому…
— И ничего! — Меня сбивает с толку ее дикий взгляд. Не могу понять, в гневе она или стресс так на нее действует. Хотя, одно очевидно — меня раздражает ее реакция на мою помощь.
— А ты все же испорченная до неприличия принцеска? Берешь, что хочешь, когда тебе это нужно, а как только это тебе надоедает, то выкидываешь за ненадобностью. — Я наклоняюсь так, что наши носы практически сталкиваются, меня пожирают все еще не угасшие чувства из-за ее предательства много лет назад. — Наверное, мне следовало оставить все как есть… да, мне действительно следовало бы не вмешиваться, а понаблюдать, но не в моем характере просто смотреть и наблюдать, как плохо обходятся с женщиной, — я отступаю назад и делаю резкий выдох от того, что вновь попал в такую ситуацию. — Господи, Челси… — я прохожусь пальцами по волосам, когда отвожу взгляд от нее на мгновение, а затем опять смотрю на нее… — просто скажи, что он не поколачивает тебя.
Она, молча, смотрит на меня, и молчание затягивается слишком долго. И это подтверждает мои опасения. Она же начинает говорить околесицу, которая приводит меня в бешенство.
— Он мой отец, Мэйсон…
— Это не дает ему право поднимать на тебя руку! — в следующую секунду взрываюсь я, не сдержав гнев.
Ее глаза расширяются от моего эмоционального взрыва, и прежде чем я это осознаю, девушка тянет меня за руку по коридору. Когда мы подходим к двери, Челси открывает ее и затягивает меня внутрь.
— Что за черт? — вопрошаю я, когда она отпускает мою руку. И осознание того, что мне не хватает ее прикосновения, не ускользает от меня, но я пытаюсь не обращать на это внимание. Но это чертовски тяжело сделать, когда я стою так близко к ней. Мы в небольшом помещении, где куча стульев, столов и несколько досок, но все, что я вижу, это Челси. Она — все то, что я чувствую. Не руками, а где-то глубоко в душе. Возможно, эта девушка исчезла из моей жизни восемь лет назад, но, несмотря на все мои усилия, она так и не покинула мое сердце.
— Он не бьет меня как раньше, понятно? Выкинь эту мысль из своей головы. — Она толкает меня в грудь. — Ты должен перестать выходить из себя на публике.
Я крепко хватаю ее за руку, чем пугаю.
— Как же тогда он бьет тебя?
— Он меня не бьет, Мэйсон. — Она опускает взгляд в пол. — Он получает свое совсем другими способами.
Не знаю что, то ли то, как дрогнул ее голос, то ли то, что она
