Все промолчали.
— Тогда предлагаю отменить вынесенный ей выговор за выставление на лестничную площадку цветов в нестандартных горшках. По просьбе соседей она сменила горшки.
— Если в настоящее время она и не нарушает правила, это не снимает с нее вины за предыдущие проступки.
— Поскольку этот выговор — десятый по счету — дает право исключить мисс Брент из кооператива, я предлагаю его отменить, — настаивал Гаррисон.
— На каком основании?
Как хорошо, что он заранее подготовил аргументы в защиту Кэрри. Одно плохо: в спешке он забыл взять их с собой.
— На том, что мы необъективны в применении наших правил.
— Что вы хотите этим сказать? — вскипела миссис Гринбороу.
— А то, что мы к ней придираемся. — Он кивнул в сторону своего соседа. — Возьмите, к примеру, мистера Отвелла. Возит свою коляску для гольфа по всей парковке и оставляет ее на гостевой площадке, а не на специально отведенном для этого месте. И никто никогда ему слова не скажет.
— Но ведь это происходит вне дома, — возразил Отвелл.
— И, тем не менее, является нарушением правил. А пудель из триста двенадцатой квартиры? Каждое утро бегает без поводка, хотя в наших правилах ясно сказано, что домашних животных следует выводить только на привязи. Я просмотрел протоколы — хозяевам собаки ни разу не сделали даже замечания.
— Мы не вправе предпринимать какие-либо действия, не получив соответствующих жалоб.
— Как это так? Не так давно правление по собственной инициативе осудило Кэрри.
Гаррисон почувствовал, что враждебность остальных членов правления достигает критической точки.
— Мистер Ротвелл, вы желаете выступить с жалобой? — ледяным тоном осведомилась миссис Гринбороу.
— Нет, не желаю, но мог бы, что я и пытаюсь доказать. Если бы мы стали применять правила нашего кооператива к себе так же неукоснительно, как к Кэрри, то нас всех давно пора было бы выгнать из этого дома.
— На повестку дня вынесено предложение, но его не ставили на голосование, — напомнил мистер Отвелл.
— Я за то, чтобы продолжить обсуждение, — сказал Гаррисон. — Давайте проголосуем.
— Вам никто не давал слова, мистер Ротвелл, — сурово осадила его миссис Гринбороу.
Все молчали. Тишину нарушило только поскрипывание гаррисоновской ручки, которой Натан водил по столешнице. Как бы мне не влепили выговор, за порчу имущества правления, подумал Гаррисон.
— Предложение не прошло за отсутствием поддержки, — заявила миссис Гринбороу. — Далее на повестке дня — исключение Кэрри Брент.
Гаррисон раздражался все сильнее. Натан вертелся как на шарнирах. Ему надоело портить дядину ручку, разрисовывая столешницу, и, чтобы занять племянника, Гаррисон вытащил последний предмет, который мог его заинтересовать, — ключи от квартиры.
— Кто желает высказаться?
— Поскольку мы необъективны в отношении Кэрри Брент, она имеет все основания обвинить нас в дискриминации, — повторил свою мысль Гаррисон.
Не зная, надолго ли еще хватит терпения Натану, он надеялся, что этот веский аргумент убедит правление.
Полная дама в зеленом платье подошла к миссис Гринбороу и нашептала ей что-то на ухо.
— Мне сейчас сообщили, что мисс Брент видели входящей и выходящей из вашей квартиры в ночные часы, — обратилась председательница к Гаррисону.
— Ну и?..
Миссис Гринбороу лихорадочно перелистала справочник прав и обязанностей жильцов.
— У нас есть все основания исключить ее за нарушение двадцать второй статьи.
— То есть?
— За моральную нечистоплотность.
Как только до Гаррисона дошел смысл ее слов, терпение его лопнуло.
— Она работает по ночам! Возвращаясь домой, Кэрри услышала душераздирающий детский плач и, вместо того, чтобы сесть и накатать жалобу, поднялась ко мне, чтобы помочь. — Гаррисон уже понял, что потерпел поражение, но все же попытался воззвать к совести членов правления, если таковая еще у них осталась. — Она — единственный человек, поддержавший меня в трудную минуту. У большинства из вас дети уже выросли. Вы забыли, как трудно вам было, когда ребенок впервые заболевал? — Он поднялся, держа на руках Натана. — У этого мальчугана температура поднялась вчера до сорока градусов. А теперь, миссис Гринбороу, проводите ваше голосование.
— Кто за то, чтобы за нарушение договора с кооперативом исключить Кэрри Брент из числа пайщиков, произнесите «да».
Гаррисон не спускал с сидящих за столом, гипнотического взора. Раздалось дружное «да».
— Да, — повторил Натан и ткнул пальчиком в щеку дяди.
Гаррисон оттянул его ручонку вниз.
— Значит, единогласно?
— Нет, — твердо сказал Гаррисон, усаживая Натана обратно в коляску.
— Нет, — повторил Натан.
— Решение об исключении Кэрри Брент принято, резолюция в самое ближайшее время будет ей отослана.
Схватив лежавший перед ним листок с повесткой дня заседания, Гаррисон попытался сделать на нем надпись, но побывавшее в руках Натана перо отказывалось служить. Недолго думая, Гаррисон выхватил ручку у мистера Отвелла и написал: «По договору, на который вы так любите ссылаться, Кэрри Брент имеет право подать протест, а правление обязано его рассмотреть на ближайшем заседании». Затем он покатил коляску с детьми к выходу и по пути передал записку миссис Гринбороу.
— Считайте, что протест уже лежит перед вами.
Кэрри останется без крыши над головой и все по его вине! Изо дня в день, вернее, из ночи в ночь, она помогала ему, не щадя себя, и в награду просила лишь об одной услуге. И он не смог ей помочь!
Гаррисон был глубоко недоволен собой. Вся неделя напоминала ему езду в полной темноте на мотоцикле по краю крутого обрыва, когда знаешь — впереди ямы и повороты, но подготовиться к ним, возможности нет.
Результаты перемены привычного образа жизни оказались самыми прескверными. Гаррисон почти полностью потерял рабочую неделю, даже если учитывать заготовки для домашнего букваря. Были отложены деловые встречи, телефонные звонки, проводимая по пятницам планерка вообще отменена. А ведь за все время существования Ротвелловской консультационной компании к планерке Гаррисон относился особенно трепетно.
А уж последнее его фиаско… Как он мог прийти на заседание неподготовленным, более того — начисто забыть о нем?! В нормальных условиях он бы надел темный костюм и явился задолго до начала — поболтать с людьми. И свой самый убедительный аргумент он выложил бы непринужденным тоном, как только что пришедшую в голову свежую мысль. Он бы расположил к себе членов правления, вместо того, чтобы озлоблять их.
