А что на деле? Явился с опозданием, в рубашке покрытой пятнами от детской микстуры, говорил первое, что приходило на ум. И в результате настроил против себя не только членов правления, но и вообще всех присутствующих. Да, он написал нечто вроде протеста, но ведь это чистая формальность. Кэрри выиграет месяц отсрочки, после чего ее все равно выставят.
Уложив детей спать, Гаррисон задумался. Как сообщить неприятную новость Кэрри?
Она придет не раньше чем через несколько часов, к тому времени — если даст Бог — он будет спать. Наговаривать неприятную новость на автоответчик ему не хотелось, но ведь это может сделать кто-нибудь из правления, что еще хуже.
Гаррисон решил подождать до утра. Быть может, к тому времени у него появится какая-нибудь идея.
Но он и утром не стал звонить Кэрри. Сейчас, рассудил он, она ложится спать, зачем же ее тревожить?
Утро прошло спокойно, успел он немного, но ничего из ряда вон выходящего не произошло. По пятницам к нему приходила уборщица, и Гаррисон с вожделением думал о том моменте, когда его квартира снова обретет свой девственно-чистый вид.
Стефани приехала в два часа. Дети спали. Увидев, наконец, свою невестку, Гаррисон испытал огромное облегчение. Все возвращалось на круги своя.
— Ну, как ты себя чувствовал в роли отца?
Стефани на цыпочках приблизилась к манежу, в котором спал Мэтью.
— А с Джоном ты еще не разговаривала?
— Я звонила ему, но он на семинаре. Не хотелось отрывать его от дел.
Чем дальше, тем хуже. Теперь уже ему придется в один день сообщить две неприятные новости. Но ничего не поделаешь. И он вкратце рассказал невестке все, что произошло за время ее отсутствия.
Стефани пришла в ужас.
— Они болели, а меня не было рядом! — вскричала она со слезами на глазах.
— Ничего страшного. Всего-навсего обычная простуда, и я возил их к врачу. Сейчас им гораздо лучше.
Стефани бросилась в комнату Натана — взглянуть, как он.
А Гаррисон, набравшийся за неделю опыта, ни слова не говоря, начал укладывать в ящики неиспользованное детское питание, игрушки, детскую посуду. Когда на пороге кухни появилась Стефани, он жестом предложил ей присоединиться.
— Мне не следовало уезжать, — плача, твердила она.
— Тебе это было совершенно необходимо. Ты, как всегда, предпочитаешь чай?
Она кивнула.
— Не вини себя ни в чем, — твердо сказал он, поставив на огонь воду для чая. — Нужно же тебе хоть изредка снимать с себя бремя домашних забот. Да и я смог убедиться, что растить детей — дело нелегкое.
— Когда они болеют, трудно вдвойне.
— Это так, и признаюсь — я с нетерпением жду, когда снова останусь в одиночестве.
У Стефани по-прежнему был несчастный вид.
— Чтобы утешить тебя, — продолжал Гаррисон, — признаюсь, что, доведенный до отчаяния, я однажды бросился искать номер телефона авиакомпании с намерением заказать вертолет, разыскать тебя и вернуть домой.
Стефани улыбнулась.
— Что я тебе говорила? Растить детей не легче, чем управлять фирмой.
— Ты оказалась права. Никак не припомню: мы с тобой заключали пари или нет?
— Ты признал мою правоту, и этого вполне достаточно.
Гаррисон заварил чай.
— А теперь расскажи о ваших приключениях. Каково вдали от цивилизации?
Они проговорили минут двадцать, чего раньше никогда не случалось. Вдруг раздался тихий стук в дверь.
— Это Кэрри, — сказал Гаррисон, направляясь к двери. — Очень хорошо, я хочу тебя с ней познакомить.
По лицу вошедшей Кэрри Гаррисон сразу понял, что ей известно все, что произошло накануне.
— Поговорим потом, — пробормотал он. — Приехала Стефани — мать Натана и Мэтью.
— Хорошо, я смогу попрощаться с детьми, — напряженно кивнула Кэрри.
Представляя женщин друг другу, Гаррисон внимательно наблюдал за их первой реакцией.
Стефани, естественно, не могла не понравиться женщина, ухаживавшая за ее больными детьми, тем более что полноватая Кэрри уже в силу своей комплекции производила впечатление человека твердого и надежного.
Гаррисон поймал себя на мысли, что первые впечатления Стефани от этой знаменательной встречи чрезвычайно для него важны.
Стефани пошла, будить Натана, чтобы подготовить к отъезду, и если у нее и оставались какие-то сомнения относительно Кэрри, они рассеялись, как только личико ребенка озарилось улыбкой при виде девушки.
— Кэви! — воскликнул он, ткнув в ее сторону пальчиком.
Кэрри раскинула руки, и Натан, подбежав, повис у нее на шее.
Кэрри нужен собственный ребенок, подумал Гаррисон. Он, правда, еще не делился с ней своими намерениями, но это его нисколько не беспокоило. Дети — часть его плана, а план Гаррисон ставил превыше всего.
Наконец все детские вещи были уложены и погружены в багажник. Стефани с детьми уехала.
Едва за ней захлопнулась дверь, Кэрри воскликнула:
— Ну, так что было на заседании?
— Они проголосовали против. — Он взял ее за руку, подвел к тахте, уже передвинутой на прежнее место, и усадил поудобнее. — Я даже не вправе утверждать, что сделал все от меня зависящее.
Он подробно рассказал, как все было, не забыв и о художествах Натана.
К его удивлению, Кэрри рассмеялась.
— Хотела бы я тоже быть там. Особенно когда они ополчились против вас.
— Это были не самые приятные минуты в моей жизни.
— О, Гарри, я прямо вижу, как вы, взволнованный, растрепанный, даете отпор этой зазнавшейся даме. Вы обожаете порядок, все всегда заранее раскладываете по полочкам, но, даже будучи совершенно неподготовленным, бесспорно, сокрушили все их доводы.
— К сожалению, я стрелял из рогатки, а надо бы из ружья для охоты на слонов.
Кэрри уставилась в пространство.
— На слонов… А ведь миссис Гринбороу и впрямь напоминает слониху.
— Но в следующий раз я прицелюсь получше. Протест от вашего имени я уже подал и составил план действий на будущее. Первым делом поручу нашему юристу изучить типовой договор с членами жилищного кооператива. Мы побьем правление его же оружием.
— Не стоит с ними связываться, Гаррисон.
— Тогда вам придется выехать отсюда.
Это не входило в планы Гаррисона.
— Они станут придираться ко мне пуще прежнего, сделают мою жизнь невыносимой. А поскольку я твердо решила бросить свою работу, то где я буду жить — для меня не будет иметь значения.
— А для меня будет, — твердо возразил Гаррисон.
Она недоуменно посмотрела на него.
— И даже очень, — прошептал он, стараясь представить, каково это будет — никогда больше не видеть Кэрри.
