— Ты мне поможешь? — Марисала глубоко вздохнула и выдавила из себя еще одну натужную улыбку. — Ты, король неудачников?
Она рассмеялась, и Лайам почувствовал, что тонет в глубине ее бездонных глаз. В глазах Марисалы еще блестели невыплаканные слезы: но вот что-то новое появилось в них… Нежность, желание… и доверие.
Марисала хотела, чтобы Лайам ее поцеловал — это желание ясно читалось в ее глазах. Она мечтала об этом, но уже не надеялась.
Она отвела взгляд, но тут же отважно подняла глаза — и, по своему обыкновению, прямо взяла быка за рога:
— Ты тоже считаешь, что шрам на лице меня уродует?
Лайам ожидал любого вопроса — только не этого! «Уродует?!» На миг он лишился дара речи.
— Сантьяго хочет, чтобы я сделала пластическую операцию, — продолжала Марисала, — потому что ему неприятно видеть шрам. Он не хочет лишних воспоминаний о войне.
Забыв об осторожности, Лайам протянул руку и нежно провел пальцем по бледно-розовому следу войны.
— Он вовсе не уродлив, — ответил он. — Но, когда я смотрю на него, у меня подгибаются ноги: я вспоминаю о том, как близка ты была к смерти.
— Значит, он тебя все же… беспокоит?
Лайам осторожно поднял ее голову за подбородок и заставил Марисалу взглянуть себе в глаза.
— А мои шрамы тебя беспокоят? — прямо спросил он.
К его удивлению, глаза Марисалы снова наполнились слезами. Она кивнула.
— Да, — прошептала она. — Куда сильнее, чем ты думаешь!
Она взяла его за плечо, легким движением заставив повернуться спиной. Лайам знал, что там она увидит: бледную паутину шрамов — следов кнута Сан-Салюстианской «демократии».
— Прости, — проговорил он, отодвигаясь. — Я никогда больше не появлюсь перед тобой без рубашки.
— Не надо, — тихо ответила она. — Не надо прятать шрамы. Ведь они от этого не исчезнут. И я никогда, никогда не смогу о них забыть.
Слезы потекли у нее по щекам, и Лайам вдруг вспомнил, когда в последний раз видел ее плачущей.
Когда погибли ее отец и брат.
Марисала мотала головой, пытаясь удержать слезы, но они текли еще сильнее.
И Лайам тоже не смог удержаться. Протянув руки, он прижал ее к себе — и Марисала, тихо всхлипывая, уткнулась лицом ему в грудь.
Только сейчас Лайам понял, каким нелегким испытанием стала для Марисалы поездка в Бостон.
Он понял, что годы страшных испытаний навсегда убили в ней наивную девочку. Этой девочки, которую тщетно ищет в ней Сантьяго, больше нет.
И еще Лайам понял: неважно, что он сделает сейчас — поддастся желанию или отвергнет страсть Марисалы во имя их дружбы.
Что бы он ни сделал, она будет страдать.
Но, если он поборет свои чувства, Марисала, может быть, испытает меньше страданий.
Рядом с магазином стояло множество машин, но Лайам без труда нашел место для парковки. Каким-то чудом ему всегда удавалось поставить машину сразу и прямо напротив двери. Если бы такая же удача сопутствовала ему и в остальных делах!
Сегодня ночью Марисала проснулась от его крика. Она встала и хотела идти к нему — но в этот миг скрипнула дверь спальни, и в коридоре зажегся свет. Прильнув к двери, Марисала смотрела в щелку, как Лайам в одних трусах, сгорбившись, дрожащими, старческими шагами выходит в коридор.
Он зажег весь свет в коридоре — но этого оказалось недостаточно. Марисала услышала, как он спускается вниз. Всю ночь до утра свет горел во всем доме, не считая ее спальни и комнаты Гектора и Инес.
Встретившись с Лайамом наутро, Марисала поняла, что он больше не смыкал глаз.
Прошла неделя с ее первого учебного дня. За всю неделю Лайам едва ли проспал часов двенадцать. Марисала подумывала, не позвать ли снова Рикардо Монтойю, — но тот твердо заявил, что не станет навязывать Лайаму свою помощь. «Нужно, чтобы он сам захотел раскрыться — передо мной или перед кем-нибудь другим», — сказал психолог.
Но Марисала боялась, что перед ней Лайам не раскроется никогда.
Еще бы: ведь сегодня утром он вывел ее из дома, посадил в машину — и, только тронувшись с места, объяснил, куда они едут.
Марисала понимала, что Лайам поступил правильно. Скажи он ей заранее, она просто никуда бы не поехала! Дело в том, что Лайам привез ее в магазин. Покупать платья.
Они вышли из машины. Лайам бросил монету в счетчик на стоянке.
— Мне не нужна новая одежда, — решительно заявила Марисала. — Мне и этой вполне хватает.
— Всего два или три платья, — твердо ответил Лайам. — Чтобы было в чем принимать Сантьяго.
— Он же не приедет до Дня Благодарения! Зачем покупать платья сейчас?
Лайам открыл дверь магазина, пропуская Марисалу вперед.
— Чтобы ты привыкла их носить.
Марисала застыла на месте.
— Ты что! Ни в коем случае!
— Тебе не придется носить их все время. Только иногда. Кстати, на следующей неделе намечается благотворительный бал. Думаю, для тебя это прекрасная возможность…
— Лайам, ты же не поведешь меня на бал!
Лайам закрыл дверь, рассудив, что громкий спор лучше вести снаружи, на тротуаре.
— Неужели ты не мечтаешь попасть на бал? Мне казалось, что в душе каждой женщины живет Золушка!
— В моей душе живет Рэмбо. Спасибо, не надо.
— Мара, тебе нужно учиться вести себя в обществе! Мы ведь об этом уже не раз говорили…
— Тебе не кажется, что бал — не лучшее место для тренировок?
— Если ты сможешь очаровать кавалеров на балу, сможешь очаровать и Сантьяго.
— Сантьяго больше всего хочет, чтобы я держала рот на замке. А этому можно учиться в любом месте.
— Дело не только в этом. Ты должна научиться быть сдержанной и тактичной. Прислушиваться к сигналам, исходящим от собеседника. Знать, когда нужно командовать, а когда подчиняться. Если ты не понимаешь, как себя вести в той или иной обстановке, приглядывайся к другим и делай, как они. Мы говорили об этом уже…
— Сотню раз, — сухо закончила Марисала.
— А теперь для тебя открывается великолепная возможность…
— Нет! — прервала его Марисала. — Если плохо слышишь, читай по губам. Нет, я не пойду на бал.
— Не отказывайся сразу, подумай!
Марисала помолчала с полсекунды.
— Подумала. Все равно нет!
— Ну, это просто смешно!
— Ага, — кивнула Марисала и неожиданно прыснула.
— Пошли, — пригласил Лайам, указывая на дверь. — Раньше начнем — раньше кончим.
Он пропустил Марисалу вперед и сам вошел вслед за ней.
— Есть еще одна проблема, — заметила Марисала вполголоса. — Ты сказал, что мы едем в магазин, когда мы уже сидели в машине.
