сон. Эдуард включил радио. Любимая с недавних пор группа Алины энергично призывала к действию и упрекала невидимого слушателя в том, что он превратил свою жизнь в «сплошной проклятый компромисс».
Эдуард оторвал руки от руля и с хрустом сжал кулаки. В глазах защипало… Ведь тогда, когда он все-таки спросил ее, почему она решила разрушить семью, она ответила, что во многом виноват он сам. Что он перестал развиваться, не замечал ее чувств и вообще стал слишком пресным, слишком одинаковым… «Странно, – подумал Эдуард, – что не добавила еще “бесчувственный”». Проклятый компромисс… Хотя, наверное, и хорошо, что ей кажется, что ему почти все равно. Все равно… Да какое, нахер, все равно?! Эдуард резко остановился, вышел из машины на лесную обочину и неожиданно для самого себя закричал что было сил. Собственный голос разнесся эхом в утренней тишине соснового бора. Эдуард закрыл глаза и несколько минут жадно втягивал носом сыроватый сентябрьский аромат мха и влажной хвои. Эхо растаяло. Абсолютную утреннюю тишь нарушало только далекое монотонное постукивание дятла. Стало спокойнее. Спать больше не хотелось. Еще через пару минут черный «Ниссан» вновь утробно затарахтел и двинулся в сторону психиатрической больницы.
Эдуард решил ждать у проходной. Вышел к шлагбауму, как только показалась блестящая «Тойота Камри» Петра Петровича.
Врач с удивлением опустил окно в машине:
– Доброго утра! У вас что-то стряслось?
Доброжелательный голос доктора сбавил решимость Эдуарда. И ему даже стало неловко за свой срочный утренний приезд. Он мысленно представил, как нелепо будут звучать его слова о том, что ему кажется, что его отец удерживается в застенках психбольницы под чужим именем. Это ведь не дешевый американский триллер. И главное, зачем? Отец ведь не мировая знаменитость и не богач, с которого можно тянуть деньги. «Какой-то сюрреализм», – пронеслось в голове Эдуарда. Он вымученно улыбнулся и попросил доктора о приватном разговоре.
– Хорошо, подождите, пожалуйста, у меня в кабинете. У меня сейчас утренний обход и затем короткое совещание, а после я смогу уделить вам немного времени. Правда, забегая вперед, сразу скажу, что не смогу дать вам никакой новой информации.
Оставшись наедине с самим собой в кабинете Петра Петровича, Эдуард нерешительно зашагал вдоль стен комнаты, рассматривая многочисленные грамоты и сертификаты. Лишь в нескольких из них Петр Петрович упоминался как главврач местной больницы. Большая часть была выдана ему в то время, когда он работал в одной из крупных московских психиатрических клиник. Эдуард подошел к окну, открыл форточку и закурил, мысленно репетируя предстоящий разговор. Примерно через полчаса врач вернулся.
– Петр Петрович, – Эдуард старался придать своему голосу дружелюбие и убедительность, – возможно, это очень глупо прозвучит, но у меня есть основания полагать, что мой отец находится в вашей больнице под другим именем. Я совершенно не представляю, как и почему это могло произойти, но сейчас мне просто необходима ваша помощь.
Петр Петрович сдержанно кивнул и жестом попросил Эдуарда присесть.
– Вы знаете, – неторопливо начал доктор, – если бы вчера я не говорил с вами достаточно долго, то у меня возникло бы убеждение, что у вас навязчивое состояние и вы сами нуждаетесь в психиатрической помощи. Но выслушав вчера вашу историю, я понимаю, что только глубокое чувство к отцу и абсолютное непонимание работы детского мозга заставляют вас вести себя подобным образом. Поверьте, каждый день меня неоднократно пытаются убедить в самых невероятных вещах. Причем несчастные пациенты свято верят своим словам. Но они, к сожалению, больны. И мой долг если не вылечить их, то хотя бы облегчить их состояние и оградить общество от потенциальной угрозы. Пожалуйста, расскажите мне, в связи с чем у вас появились такие фантастические предположения касательно вашего пропавшего отца?
– Во-первых, – Эдуард понял, что ему придется пробиваться через многолетний скепсис этого дружелюбного, но вполне решительного человека, – я уже говорил вам о рассказе моего сына. Во-вторых, я познакомился с вашим санитаром Николаем, который рассказал мне об одном вашем пациенте, Николае Михайловиче. И очень многое из рассказа этого парня переплетается с историей моей семьи. Как будто в одном человеке сплелось два персонажа: мой дед-дальнобойщик, которого звали Николаем Михайловичем, и мой отец-геолог, Дмитрий Николаевич. Такие совпадения мне кажутся просто невероятными. Я очень прошу вас разрешить мне пообщаться с этим Николаем Михайловичем, который находится в вашей больнице.
– Вы меня очень расстроили. – Петр Петрович свел губы трубочкой под пышными усами и, немного помолчав, продолжил: – Я очень сожалею, что был так неосмотрителен и поддался уговорам настоятельницы местного монастыря отпустить Николку жить на свободе несколько дней в неделю. Я поступил очень опрометчиво и даже халатно, если рассматривать мой поступок как поступок главврача психиатрической больницы. Понимаете, Коля… – Петр Петрович немного помолчал, – он только называется санитаром. На самом деле он – пациент, и, заметьте, пожизненный пациент нашей больницы. Колины диагнозы могут уместиться только в электронной карте, бумажная – уже состоит из трех или четырех томов. Из полнейшей умственной отсталости, шизофрении, расстройства личности и много чего еще мне удалось собрать более-менее сносно функционирующего человека. Но я слишком рано его отпустил в большой мир, хоть пока только и монастырский, без ежедневного наблюдения. Коля не может видеть реальность такой, какая она есть. Он все искажает и создает в своей голове новые миры. Он рассказывает о людях, которых нет и никогда не было. Ему кажется, что вчера он видел, допустим, большую белую собаку. А по факту – это была черная кошка и две недели назад. У нас действительно есть пациент Николай Михайлович, который, поступил к нам на лечение, кажется, три или четыре года назад. И я даже готов вас с ним познакомить, хотя это совершенно против правил, принятых в нашей больнице. Надеюсь, это будет единственное исключение. Я думаю, что это нарушение дисциплины действительно необходимо вам для успокоения. Пойдемте со мной. Только сначала я захвачу в регистратуре медкарточки Коли и самого Николая Михайловича.
Из регистратуры Эдуард и главврач вышли на улицу, где накрапывал мелкий сентябрьский дождь, и, пройдя опустевший дворик с неработающим фонтаном, перешли к одноэтажному светло-зеленому корпусу.
В коридоре чувствовался кислый запах еды и несвежего белья. Вдоль длинной желтой стены с осыпающейся штукатуркой шли грязно-серые двери палат.
– Сами понимаете, что с финансированием у нас непросто. Выкручиваемся как можем, – извиняющимся тоном сказал доктор, заметив, как Эдуард невольно поморщился.
Дойдя до конца коридора, Петр Петрович вытащил из кармана взятый на посту охраны ключ, провернул его в замке и с силой толкнул дверь вперед. Врач зашел и махнул рукой Эдуарду, приглашая его следовать за ним.
Сердце Эдуарда заклокотало почти в горле, в ногах неожиданно появились озноб и тяжесть.
