уже переходит на визг она, и весь её лоск и напускная светскость в мгновение ока слетают с неё, обнажая обычную дворовую хабалку. — Вон! Двадцать минут! — указывает на мне своим алым акриловым ногтем на дверь, и я послушно встаю и направляюсь к выходу. — И не думай, что я ничего не заметила, старая ты калоша! — не унимается злобная сучка. — Я видела, как ты постоянно пыталась затащить на себя моего мужа! Прикрываясь детьми! Детьми, которых я выносила! Ради которых ходила тяжёлая, как дойная корова, целых девять, мать их, месяцев! У меня растяжки по всему телу, — продолжает орать она благим матом, и я боюсь, что сейчас её тут же и хватит удар.
А ещё мне кажется, что оставь я её одну с детьми, она же их и задушит собственными руками, потому что целых девять месяцев они мешали ей жить! И теперь ей понадобилось шесть лет после родов и миллионы, чтобы восстанавливать своё бедное несчастное тельце!
— А что ты скажешь Тимофею? — вырывается у меня.
— А это не твоё дело, поверь! Лучше уж я ему скажу, чем полиция! — выкрикивает она, и мне не остаётся ничего другого, как побыстрее побежать в свою комнату и быстро покидать свои вещи в чемодан.
В дверях стоит горничная Катя и испуганно смотрит, как я быстро собираю вещи.
— Илона, что случилось? — лепечет она, и я обнимаю её на прощание.
— Катя, мне надо срочно уйти. Но я тебе обязательно позвоню, мне очень надо, чтобы ты кое-что сделала для меня…
Я уже выхожу на улицу, как слышу два детских голоса, которая кричат на всю улицу, высунувшись из окна:
— Мама, мама! Не уезжай! Не бросай нас, мама!
И я только быстро машу им в ответ, пока моё сердце разрывается на мелкие кровавые кусочки…
Ну вот мы и вернулись к тому, с чего всё и начиналось, я снова сижу на Галиной кухне, и меня снова выгнали из очередного дома. Правда, теперь всё намного запутаннее, и мою когда-то лучшую подругу убили. И я могу быть даже под подозрением… Ещё и этого не хватало для полного счастья…
Мне приходит сообщение:«Я был таким идиотом, Илона, прости меня!», но я совсем не хочу больше возвращаться к своему бывшему мужу. Который теперь раскаялся и поняв, что его же любовница с кем-то ему изменяла, с тем, чью сперму обнаружили судмедэксперты в её лоне после убийства, решил, что я всё прощу. Хотя, что мне остаётся? Сидеть вечно в Галиной панельке? И постоянно думать, как же там без меня мои дети… Нет, не мои дети… Илона, прекращай так думать о них, а то тебя действительно упекут в психушку! Или в кутузку! Как ненормальную, которая ворует чужих детей! Своих Бог не дал, так я теперь на чужих заглядываюсь.
И во всей этой истории меня больше всего пугает то, что подумает обо мне Тимофей. Что я била детей? Не сомневаюсь, что именно так ему все эта стерва-Анжелика и представила. Но хорошо, что я всё-таки сделала то, что посоветовала мне Галя…
Я беру в руки свой мобильник, на котором всё ещё светится сообщение от моего мужа, и набираю ему в ответ:«Иди ты на хрен, Коля», и ищу телефон Кати, потому что только она сможет мне сейчас помочь…
Я засыпаю беспокойным сном, когда меня вдруг будит телефонный звонок. Я спросонья шарю по постели рукой, нащупывая его, и моё сердце мгновенно холодеет, когда я вижу на экране имя«Тима». Чёрт! Анжела ему настучала? И сейчас он будет угрожать мне полицией из-за синяка на руке? Но я не могу не ответить, и я нажимаю на кнопку.
— Илона! — слышу я его голос, и таким я его никогда не слышала. — Только скажи, что они у тебя!
— Кто? — не сразу понимаю я.
И через пару секунд, когда до меня доходит значение его слов, у мня всё холодеет внутри.
— Дети! Маруся и Ваня! Их нигде нет! Скажи, что ты их забрала с собой! Я тебя умоляю!
— Тимофей, я ушла одна, — деревянными губами шепчу я в трубку. — Я сейчас буду, — и я уже бегаю по комнате, натягивая на себя джинсы и футболку.
Я еду в такси по загородному шоссе, и меня всю трясёт при мысли о том, что может случиться с моими детьми. Кого я обманываю? Ведь я их считаю своими! И мне плевать, что их выносила эта дура Анжела. Они всё равно мои. Мои. Свет фар вдруг выхватывает две крошечные фигурки на обочине в кустах, и я, словно почувствовав что-то, кричу водителю:
— Тормози!!!
Еще минута, и я уже бегу навстречу им, и моё сердце чувствует, что я их нашла. Я встаю на колени прямо на гальку, обдирая кожу через ткань, и по моему лицу текут слёзы, когда я целую крошечные тёплые личики:
— Мама, она сказала, чтобы я никому не говорила, что это она сделала со мной, потому что она убьёт тебя! Я так боялась, что Анжелика, как злая колдунья из сказки, отравит тебя! — плачет Маруся, и я лишь шепчу ей, прижимая её и Ваню к самому сердцу:
— Как хорошо, что я вас нашла, мои любимые.
— Мама, а ты больше от нас никуда не уйдёшь? — с надеждой смотрят на меня две пары зелёных, как у меня, глаз, и я лишь шепчу в ответ:
— Больше никогда-никогда. Обещаю…
Мы сидим в клинике, пока доктор осматривает детей, и Тимофей молча стоит в стороне. Я тоже, пока у меня не тренькает телефон и я, быстро пролистывая его, не нахожу то, что мне нужно.
Вот так. Умница-Галя была права. И я установила приложение-камеру в детской. И теперь я могу промотать все дни, когда в ней что-то происходило. И на камере отчётливо видно, как Анжела, нависая над Марусей, что-то шипит ей страшным голосом, а потом размахивается, и бьёт её со всей силы по руке деревянной игрушкой. Тимофей смотрит на это всё на экране моего телефона, и я ухожу к детям в палату, потому что совсем не хочу видеть, что он сейчас сделает со своей дорогой накачанной силиконовой куклой.
— Ну что же, небольшой шок, пару царапин, но
