— Не хватит, — строго ответила целительница. — Сейчас яйцом ещё порчь выкатаем и пойдёшь спокойненько. Тебе-то чего неймётся? Это я на тебя свою энергию трачу. А у меня полный двор людей сидят, ждут.
Мать закивала головой.
— Спасибо тебе, Нюрочка. Дай Господь тебе здоровьица, и детушкам твоим, и внукам.
Бабка достала тем временем яйцо из пакета.
— Девять беру, десятым катаю, — негромко произнесла она.
Нормальный способ разжиться яйцами.
— На, подержи, — она сунула яйцо матери в ладонь. — Запомни, какое на вес.
То же самое она предложила и мне.
А потом стала действительно катать им по моему телу, начиная с головы и заканчивая ступнями, приговаривая странные слова:
— По головушке по светлой, по шейке длинной, по спинке прямой, по ручкам крепким, по животику белому, по ножкам быстрым яичко катается, сглаз да хворь на него мотаются. Все недуги, неудачи, неурядицы внутрь собираются. Отнесу вас на очерета, на камыши, где нет ни единой души, где люди не ходят, где звери не бродят. Аминь. Аминь. Аминь.
Заговоры, экстрасенсорика, магические предметы, молитвы всё смешалось в доме бабы Нюры. И на эту эклектику безразлично взирали святые лики с православных икон. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что на книжной полке библия соседствует со сборником заговоров и каким-нибудь гримуаром. Ладно ещё, я понимаю, что манипуляции бабы Нюры мне не помогут, да и не навредят. Но мать верит, заворожённо следит за каждым движением. И люди под окнами верят.
А мне даже на эффект плацебо рассчитывать не приходится.
Тем временем баба Нюра перестала шептать и сунула мне в руку яйцо. От неожиданности я чуть не выронила его.
— Осторожно! — весьма натурально всполошилась целительница. — Ещё в доме мне твоей гадости не хватало. Яйцо нужно зарыть в безлюдном месте со словами «Оставляю не на людей, а на прах у их ног» или в реку выбросить и сказать: «Куда вода, туда беда». Запомнила?
— Угу. А если река в море впадает, то беда произойдёт в конечном пункте назначения, или будут происходить разные беды по течению реки? Например, вода попадает в водопровод. Люди пьют спокойно, а там… беда.
— Хлорка там — единственная беда, — махнула рукой баба Нюра и, забрав у меня яйцо, передала его матери.
— Чувствуешь, как потяжелело?
— Гляди, чувствуется прям, — мать потрясла яйцом в воздухе. — Как камень стало.
— Какое было, такое и осталось, — не сдержалась я, за что была вознаграждена укоризненным взглядом матери.
— Сюда смотри, — ткнула мне под нос тарелку с тем, что осталось от свечей, баба Нюра. — Что видишь?
— Воск расплавленный, — я пожала плечами.
Женщина недовольно цокнула языком.
— Валя, а ну, смотри ты. Видишь, голова девичья?
Мать кивнула.
— И орган мужской, вот рядом с ней, — баба Нюра ткнула пальцем в продолговатое восковое пятно, а мать прикрыла рот ладонью и поражённо охнула:
— И то правда! Орган!
— Из-за мужика сделано, — заключила баба Нюра.
Я фыркнула.
— А сделал кто? Баба. Правильно. Причём близкая к ней, — целительница направила на меня узловатый палец, а я внезапно почувствовала себя неуютно, будто она меня в чём-то обвиняет.
— И то, что она близкая, вы тоже здесь увидели, — я мотнула головой в сторону тарелки.
— Нет, почему же, — баба Нюра проигнорировала мой саркастический тон. — Приходила Светка твоя, ещё в том году, плакала, просила с Витькой тебя разлучить. Отказала я ей. Выслушала, конечно, сначала, а потом отказала. Не занимаюсь я таким больше. Это в молодости по дурости и гадала, и привороты-отвороты делала. А потом явился ко мне Боженька во сне и сказал: «Дурное ты творишь, Аннушка. Негоже это». И так ласково взял меня за руки. Будешь лечить, говорит, а я тебе помогать буду. Так что ты не думай, Мариночка, я всё с Боженькой делаю, советуюсь с ним всегда. Вот и ты в церковь сходи, свечки поставь за здравие живых врагов и за упокой мёртвых. С Боженькой поговори. Он всё слышит, всем помогает.
— И вы его голос слышите? — удивлённо спросила я. Почему-то меня больше всего поразило даже не появление здесь Светки, а это откровение.
— Я тебе, что, шизофреничка какая, чтоб голоса слышать! — возмутилась баба Нюра, вручая матери сумку с наговорённой водой.
— Пить воду вместо обычной, умываться утром и вечером, — дала она наставления, будто доктор, вручающий пациенту рецепт. — Три дня никому ничего не давать и не брать, как бы ни просили и как бы ни предлагали.
Мать часто закивала головой и сунула ей в передник свёрнутую купюру.
Уже у входных дверей баба Нюра задумчиво проворчала:
— Знаешь, Марина, что плохо. Связь очень тонкая души твоей и тела. Не едины они. Чужие будто друг другу, — и уже громко объявила: — Следующий, заходите.
Глава 12
Я совершенно не помню, какой была, но одно знаю точно, к легковерным я не относилась. Визит к бабе Нюре напоминал лоскутное одеяло, сшитое из обрезков ткани, совершенно не подходящих друг к другу ни по цвету, ни по фактуре. Будто бабушка посмотрела несколько сезонов «Битвы экстрасенсов», прочитала на досуге Библию и пару-тройку книг по эзотерике, а потом создала свой «уникальный продукт», как бы выразились маркетологи.
А вот мать была впечатлена, и всю обратную дорогу делилась со мной восторженными мыслями о соседке.
— Ничего не брать и не давать, запомнила?
— И яйцо выбросить не забудь. В реку.
— Ты веришь в это? — вопрос можно было не задавать.
— А кому мне верить? Врачам, которые никак не поймут, что с тобой происходит? Знаешь, скольких Нюра на ноги поставила?
— Это она сама тебе сказала?
— Да хоть сама! Что ж она врать мне станет?
— Кто её знает.
— Фома ты неверующая! Если верить, то эффект будет сильнее. А так, если с негативом относиться, конечно, не поможет.
— Ну конечно. Если верить, и препараты-пустышки некоторым помогают. А вот если препарат работает, то не важно, веришь ты в него или нет. О чём и речь. Больше я к ней не пойду.
— Как… Как это не пойдёшь? Хотя бы три дня нужно сходить. И перед Нюрой теперь неудобно. Человек предложил помощь, хотел как лучше. А мы так… Вроде как не доверяем. Не по-людски выходит.
— Почему «вроде как»?
Радовало то, что мы уже пришли домой, поэтому я проскользнула в калитку. В прихожей оставила на столе сумку с баллоном и ушла к себе собираться на работу.
— Ну хотя бы водичку будешь пить, — мать высунула голову из-за занавески, не решаясь войти.
— Буду.
— Только ничего не давай и не бери. И яйцо. В реку. Того.
На работе единственным человеком, который мне пытался что-то дать, оказался Мурзик. Его жена опять испекла пирожки, но я сослалась на диету и отказалась, хотя есть очень хотелось. Да и пирожки у его жены всегда получались вкусными. Как вообще можно изменять такой женщине?
Размышляя о том, почему из-за каких-то выдумок я отказываю себе в удовольствии съесть пирожок, чуть не налетела в коридоре на Павла, выходившего из кабинета. Промямлив извинения, я прошла мимо него, но он успел схватить меня за локоть.
— Завтра утром ничего не планируй. У тебя запись к психологу. Заеду в восемь.
— Какому психологу?
— Хорошему.
Я растерялась и даже не нашлась что сказать.
— Марин, не отрицай, у тебя серьёзные проблемы. Не поедешь к психологу — попадёшь в дурку. Это вопрос времени, — сказал он тихо, оглянувшись перед тем по сторонам и убедившись, что коридор пуст. — К местному идти бесполезно. К тому же всё село потом судачить будет. Поедем в город.
— Поедем? Вместе?
— Марин, не пугай меня. Ты всё поняла?
Дождавшись моего невнятного ответа, отдалённо напоминавшего согласие, он потерял ко мне всякий интерес и оставил в раздумьях. Скорее всего, его шокировала моя истерика в тот вечер, и он решил пожалеть убогую, сделать благое дело. Такая честь, начальник лично повезёт уборщицу в другой город, дабы она не сошла с ума. Наверное, я должна радоваться такому вниманию. Но я не радовалась. Раньше он считал меня шлюхой, теперь ещё и без пяти минут сумасшедшей. Прекрасно.
