— Я сегодня хочу остаться одна,— заявила она.
— А потом... Потом я могу прийти?
— Только не как к любовнице...
— Ну, ладно,— сказал он. — Ты многое теряешь, Настя. Подумай. Я очень богатый человек. Отец мой— владелец фабрики.
— Не в богатстве счастье.
— А что, я плохой кавалер?
— Нет, почему же. Вы симпатичный мужчина, видный, богатый. И зачем вам связываться с русской замужней бабой? Пачкать ее и себя? Ведь вы же чистокровный ариец, в ваших жилах течет благородная арийская кровь.
— Не нужно этой брехни о благородной крови. Ты мне нравишься, Настя. Я могу тебя полюбить...
— И увезти в Германию, к родителям? Что они скажут вам?
— Ладно, ладно, Настя. Ты подумай. Я буду любить тебя. Жди, я приду...
— Только без любви...
Он засмеялся, начал опять шутить. Она, опустив голову, слушала его и думала: скорей бы избавиться от него. Потом он выпил еще две рюмки и, подзахмелев, все же ушел. В избе сразу стало словно чище: он унес с собой не только запахи чего-то казенного, до боли враждебного, но и обстановку напряженности.
Оставшись одна, Настя размышляла о том, как будет жить дальше: если он пришел сегодня, значит, придет и завтра, и послезавтра, начнет приставать, домогаться, и в конце концов она должна будет грубо выставить его за дверь. Но ведь он облечен властью, притом жестокой властью, в лучшем случае может сделать так, что ее уволят с работы и придется возвращаться в Большой Городец. А могут посадить в тюрьму или даже убить. Всё могут... А ведь она только что наладила подпольные связи и передает ценные данные партизанском штабу.
Пристают, потому что красива. Да, природа не обделила ее,— она по всей округе считалась самой видной девушкой. Многие парни заглядывались на нее, многие сватались, и только Федор Усачев завоевал ее сердце. «Ах, Федор, Федор, был бы ты жив, все бы бросила, перешла бы линию фронта и нашла бы тебя, непременно нашла бы!» Она подошла к зеркалу, прищурив глаза, смотрела на себя: несколько вздернутый нос, черные брови, волосы тоже черные, слегка вьющиеся на висках, и глаза голубые — небесной сини, на щеках легкий румянец,— да, она хороша. Как сейчас хотелось бы немножко быть подурней, постарше возрастом — было бы легче жить в этом страшном мире.
Но что делать? Надо как-то выкручиваться. А как? Она решила пойти на свидание к дяде Васе. Дом знала, где он живет, но ведь связь у нее через другого человека и с ним она не должна была встречаться. И все же пошла.
Он копал в огороде картошку. Увидев Настю, выпрямился во весь рост и пошел ей навстречу. С тревогой посмотрев на нее, спросил:
— Случилось что?
— Да нет, ничего особенного... Пришла за советом.
— За советом? — Он обтирал руки, будто мыл их водой. На пальцах — комочки земли, они обламывались и падали в траву, а он все обтирал руки, большие, узловатые, привыкшие к постоянной работе.— Ну что ж, пошли в избу...
Он внимательно выслушал ее и сказал:
— Даже очень хорошо, что к тебе этот Брунс пристает. Вертись, крутись, води его за нос, но только с умом все делай.
— Не спать же с ним в одной постели?
— Не об этом я. Не об этом,— Дядя Вася взмахивал рукой, словно бы рубил дрова.— Одурачить его должна. Это главное. Заигрывай и обманывай. Может, пригласит на банкет куда, на пирушку. И что будет фашисты болтать — слушай внимательно. Нам очень важно, о чем они говорят, даже думают...
— Это просто сказать — заигрывай, вживайся. А если они грубую силу применят, эти господа? Что тогда?
— Да, они способны на всякие подлости, но будем надеяться, что все обойдется. В случае чего — держи связь. Если будут угрожать — придумаем, как дальше жить.— Он, немного помолчав, продолжал:— Мальчонку-то зря в деревню отвезла. Жил бы с тобой, глядишь, меньше бы приставали.
— И то верно,— согласилась она.— Не надо был Федю отвозить к матери.
Она ушла. «Да что я перепугалась понапрасну? — размышляла она,— Пускай ухаживает Брунс или еще кто, но ведь я сама себе хозяйка, сама себе барыня. В случае чего и щелчком по носу можно и того же самого Брунса, пускай вертится, танцует петухом, сыплет комплименты, обещает горы златые — ничего мне не надо: я должна делать свое».
Глава девятая
Случилось так, что заболела переводчица Клавка Сергачева. Что с ней случилось, толком Настя ничего не знала, и в жандармерию срочно вызвали ее. Войдя в кабинет к Вельнеру, она поздоровалась, он пригласил ее сесть, и она села на краешек стула. Неожиданно в комнату вошел Брунс. «Что ему надо? Почему пришел?»— подумала Настя с опаской.
Как правило, у Вельнера на допросах всегда был унтер Граубе с плетью в правой руке (он терзал свои жертвы в соседней комнате до потери сознания, если узник молчал), присутствовал кто-либо из переводчиков, а конвоиры обычно, доставив заключенного, сразу же уходили. Вельнер при допросах не любил посторонних глаз, и многое, что творил он в своих пыточных застенках, оставалось тайной. Но слухи о жестокости жандармов распространились далеко за пределы Острогожска.
Первым допрашивали шестнадцатилетнего белобрысого паренька из деревни Дехово, Сеню Петрухина. Он подозревался как член подпольной комсомольской организации, которая действовала в районе вот уже второй год, и гестапо несколько человек арестовало, но организация жила: провал был частичным. Настя почувствовала, что Сеня уже надломлен, кое-что сказал истязателям, но паренек мало что знал о подпольщиках. Он входил в одну из троек и был осведомлен о действиях своей тройки. Однако Вельнер добивался большего, и мальчишку уже не раз терзал Граубе, пытаясь вырвать новые дознания.
— Ты, паршивец, ходил в партизанский отряд в качестве связного? — допытывался Вельнер.— Когда ходил н с кем держал связь?
Настя перевела вопрос, а парнишка исподлобья глядел на вахтмайстера и молчал.
— Что, язык откусил? — Жандарм начинал злиться. — Мы всё знаем, что ты проделывал со своими дружками. Решительно всё!
— Я ничего не знаю,— еле слышно вымолвил Сеня и взглянул на Настю. Взгляд у него был настороженный, недоверчивый.
«Что он подумал обо мне? — мысленно спросила себя Настя,— Что-нибудь плохое, недоброе. Решил, видать, сразу, что продалась Усачева фашистам, выслуживается. А если бы он знал правду, кто я такая на самом деле? И хорошо, что не знает». Да и сама она мало знала Сеньку Петрухина, потому что он был из другой деревни и не ее ровня — моложе лет на пять. А вот его сестра Ирина Петрухина училась с Настей в средней школе в одном классе.
— А может быть, скажешь, с кем еще связан, кто был в вашей организации?
