— А может быть, скажешь, с кем еще связан, кто был в вашей организации?
— Что знал, все сказал,— ответил он писклявым голоском и приготовился к тому страшному и неумолимому, что уже не раз испытывал. Роста он был небольшого, худенький, через порванную рубашку проглядывала правая ключица. Волосы по-петушиному взъерошены, а в глазах такая тоска и обреченность, что казалось, вот-вот он сейчас заплачет. Но он молчал и покусывал крепкими зубами нижнюю губу. Видимо, был зол на себя, зол на то, что не выдержал пыток и кой в чем сознался. Душу его, чистую и рыцарски благородную, терзали одни и те же мысли: что подумают о нем товарищи, если даже он и умрет под топором палача? А умирать он не хотел. Да и прожил-то всего с гулькин нос: и школу не закончил, и повоевать как следует не пришлось, и девчонку, сверстницу Гальку Воробьеву, недолюбил.
— Больше я ничего не скажу,— сказал он твердо и упрямо крутнул хохлатенькой головой.
Вельнер подал знак, и Граубе вывел Сеньку из комнаты. «Повел на пытку,— подумала Настя,— и нет у них сострадания ни на капельку. Ведь парнишка-то ребенок. Как ему помочь, как выручить из беды? Надо все же что-то придумать». А что — она и сама еще не знала.
Сеньку увели, и там, в соседней комнате, на его плечи безжалостно опускалась тяжелая плеть палача. Парнишка тонкоголосо стонал и временами повторял одну и ту же фразу: «Ничего больше не знаю... Ничего».
Потом наступила тишина, и не успела Настя опомниться, как в комнату ввели Светланку Степачеву. Взгляды их встретились. Настя словно бы замерла, оцепенела от неожиданной встречи. Она готова была провалиться сквозь землю. Где угодно могла повстречаться со Светланкой, но только не здесь. Подруга сильно изменилась, а ведь не прошло и месяца, как арестовали ее. Одежда изодрана, точно побывала девушка в лапах хищного зверя. На лице кровоподтеки, а правый глаз заплыл в бордовом наплыве синяка, но левый смотрел цепко и смело. Настя сразу поняла, что ее не сломили.
Светланка обвела всех взглядом, потом ее единственный зрачок снова остановился на Насте. И Настя глядела на нее. Смотрела спокойно, но сильно страдала. Она не могла не заметить на лице Светланки удивление, затем это мимолетное удивление сменилось презрительным выражением, словно кто-то сжимал ей удавкой горло. Она взглянула еще раз на Настю, а потом стала глядеть мимо людей, как бы не замечая никого, смотрела в окно: там, на улице, сновали взад и вперед солдаты, пофыркивали моторами автомашины и мотоциклы.
Настя отвела взгляд в сторону и увидела Брунса: он впился в нее глазами. Встретив этот изучающий взгляд фашиста, она сразу подумала, что он не только наблюдает за выражением ее лица, но и читает ее мысли. Она собрала всю свою волю и невозмутимо долго смотрела на него. Затем он отвел свой взгляд, повернулся к Светланке и задал ей вопрос на ломаном русском языке:
— Ты знаешь этот фрау?
Светланка встрепенулась и снова посмотрела на Настю. Лицо подруги перекосилось презрительной гримасой.
— Знаю,— ответила она.
— Кто он такой?
— Продажная шкура,— ответила Светланка.— Таких, как она, ждет неумолимое возмездие...
Настя похолодела, но и радовалась, что так правильно ответила Светланка,
значит, приняла за изменницу. Пусть будет так — это все же лучше для дела, которому она служит, ради которого идет на такой опасный риск. И в то же время было больно, что так отозвалась о ней подруга. Может, Светлана скоро умрет и, умирая, будет проклинать ее, Настю. Так и не узнает подлинной правды. Как это страшно!
Когда снова посмотрела на Брунса, то заметила, что тот был разочарован. Он, видимо, ждал теперь, что скажет Настя. А Настя молчала и чувствовала, как все с нетерпением ждут, что она скажет. Посмотрела на Вельнера — и тот буравил ее глазками и насторожил уши, большие, несколько оттопыренные, словно специально приспособленные для улавливания даже мельчайших шорохов. Уши фашиста иногда слегка пошевеливались. Настя сказала:
— Я знаю ее. Она из нашей деревни. Зовут Светланой, а фамилия — Степачева...
Брунс напряженно наблюдал за Настей, она это заметила и отвела взгляд на Вельнера. Вахтмайстер важно откинулся на спинку стула, пробурчал:
— Из вашей... Это нам известно, что из вашей. А вот о связях с подпольной организацией тебе ничего не известно?
— Нет, об этом я ничего не знаю,— спокойно ответила Настя.
— Как же так? Рядом жили, соседи, можно сказать. Подруга вам...
— Да, она соседка. Виделись часто, но дружить не дружили.
— Странное дело. Ну, а ты что скажешь, Степачева— обратился он к Светлане.— Нам ведь все известно. Передавала сведения партизанам о гарнизоне в Ракушинах?
Настя перевела слова Вельнера с немецкого на русский. Как не хотела бы она быть переводчицей в эти минуты.
— Нет,— коротко ответила узница и метнула недобрый взгляд на Настю.
В этот момент Настя дала знак глазами, как бы сказала: «Не бойся, я своя, потерпи, дорогая, поможем тебе». И Светлана уловила этот скрытый знак и, видимо, поняла, в чем дело, мелькнула догадка, что тут что-то невероятное: не может Усачева продаться оккупантам. Не может. Тогда что же? Что?
Цепкие глаза фашистов видели все или почти все, и уши Вельнера улавливали до мельчайшей точности все оттенки голосов, но этого потайного знака, когда встретились подруги глазами, они не заметили и не разгадали.
— Подруга? — спросил у Светланы Вельнер.— Вот она умней, чем ты. Не хочет понапрасну умереть. Понимаешь, не хочет...
— Продалась, паскуда,— прошипела Светлана с ненавистью, посмотрев на
Настю.— Змея шипучая! Придет время — за все ответишь! За все!..
У Насти зашлось сердце, но Вельнер потребовал срочного перевода. И Настя перевела. А сама сказал в ответ:
— Каждый жизнь по-своему устраивает. Кому хочется умирать ради кого-то? Жизнь — дороже всего.
— Жизнь, жизнь,— словно бы передразнивала Светлана Настю.— Подлая твоя жизнь... Страшная...
Больно было слушать такие слова, можно сказать, убийственные, словно смертный приговор. В первое мгновение Настя даже растерялась, чуть не заплакала от стыда и позора, но приказала себе: терпи. Она видела, как ухмылялся Брунс: он понимал русский язык лучше, чем Вельнер. Отдышавшись, поняла, что все идет правильно,— она будто бы возвысилась в глазах немцев. Пускай и на самом деле думают, что она подлая тварь.
— Гадина! Продалась...
Слова Светланы на этот раз не показались так страшными, как минуту назад. Она приняла все как должное. Все хорошо, все правильно.
И вдруг случилось то, чего не ожидала Настя. Брунс молниеносно подскочил к Светлане и ударил ее по лицу, неистово заорав:
