Сестер охватило волнение. Говоря по правде, они побаивались Адриана. У высокой худенькой Матильды пошатнулось здоровье, обе сестры устали, ухаживая за отцом. Пребывание в одном доме с Адрианом, молодым человеком двадцати одного года, после того как он холодно распростился с ними пять лет назад, представлялось им тяжелым испытанием.
Волнение не покидало сестер. Эмми уговорила отца перебраться вниз, в примыкавшую к кухне маленькую столовую, а свою комнату наверху отдать Адриану. Это было сделано, но хлопоты продолжались вплоть до того самого утра, когда Адриан в десять часов неожиданно появился на пороге. Кузина Эмми, с подпрыгивавшими надо лбом дурацкими завитушками, усердно терла железные прутья на лестнице[21], в то время как кузина Матильда, закрутив рукава, мыла в кухне безделушки из гостиной, взбивая мыльную пену голыми тонкими руками, и голова у нее была несколько странно, но даже кокетливо обвязана тряпкой.
Кузина Матильда отчаянно покраснела от унижения, когда сдержанный молодой человек с вещевым мешком вошел в дом и положил фуражку на швейную машинку. Он был невысоким, уверенным в себе, тем не менее, подчеркнутая аккуратность выдавала в нем приютского мальчишку. Лицо у него было коричневым от загара, он отрастил маленькие усики и казался очень крепким, несмотря на маленький рост.
— Ой, неужели Адриан! — воскликнула кузина Матильда, вытирая пену с рук. — Мы ждали тебя только завтра.
— Я уехал вечером в понедельник, — сказал Адриан, оглядываясь по сторонам.
— Подумать только! — отозвалась кузина Матильда. Потом вытерла руки и шагнула ему навстречу. — Ну, как ты?
— Спасибо, хорошо.
— Ты стал совсем взрослым.
Адриан посмотрел на нее. Выглядела она не лучшим образом: слишком худая, длинноносая, с тряпкой в бело-розовую клетку на голове. Он застал ее врасплох. Однако она уже пережила столько горя и разочарований, что не очень расстроилась.
Пришла служанка, не знавшая Адриана.
— Тебе надо поздороваться с моим отцом, — сказала кузина Матильда.
В прихожей они, словно куропатку, вспугнули кузину Эмми, которая укладывала на место сверкающие лестничные прутья. Ее рука дернулась вверх, чтобы поправить прыгавшие на лбу кудряшки.
— Ну, вот! — сердито закричала она. — С чего это ты приехал сегодня?
— Меня отпустили на день раньше, — сказал Адриан, и его неожиданно густой мужской голос был как удар для кузины Эмми.
— Мы тебя не ждали, — недовольно проговорила она. И все трое отправились в соседнюю комнату.
Мистер Рокли уже оделся — натянул штаны и носки — и отдыхал на кровати, поставленной под окошком, чтобы он видел свой любимый великолепный сад, где вовсю цвели тюльпаны и яблони. Выглядел он лучше, чем можно было ожидать, так как цвет опухшего лица оставался прежним, и морщин не было видно. Зато живот сильно раздулся.
Не поворачивая головы, он обвел комнату быстрым взглядом. Этот красивый, крепко сбитый мужчина превратился в неподвижную развалину.
Когда старик увидел Адриана, на его лице невольно появилась странная улыбка. Молодой человек робко поздоровался.
— Да брось ты притворяться. Есть хочешь?
Адриан огляделся — словно в поисках еды.
— Я не против.
— Что будешь? Яичницу с беконом? — коротко спросила Эмми.
— Да. Я не против.
Сестры спустились в кухню и послали служанку завершать уборку.
— Считаешь, он переменился? — спросила Матильда sotto voce[22].
— А ты как думаешь? — отозвалась кузина Эмми. — До чего же он низенький!
Сестры поморщились и нервно засмеялись.
— Достань сковородку, — попросила Эмми.
— Все так же много мнит о себе, — проговорила Матильда, и, прищурившись и выразительно тряхнув головой, подала сестре сковородку.
— Недомерок! — ухмыльнулась Эмми. Ей не понравилась мужская самоуверенность едва оперившегося Адриана.
— Ну, не так уж он и плох, — возразила Матильда. — В тебе говорит предубежденность.
— Ничего подобного. С внешностью-то все в порядке, но недомерок из него так и лезет.
— Застал нас врасплох.
— О чем только мужчины думают, — презрительно поморщилась Эмми. — Вот что, Матильда, пойди наверх и переоденься. Мне-то все равно. Я займусь делами, а ты поговори с ним. У меня нет желания с ним беседовать.
— Они с отцом беседуют, — многозначительно произнесла Матильда.
— Хитрый!.. — поморщилась Эмми.
Сестры не сомневались, что Адриан приехал в надежде что-нибудь вытянуть у их отца — в надежде на наследство. И у них не было уверенности, что он не добьется своего.
Матильда отправилась к себе переодеваться. Она все время думала о том, как встретит Адриана, как произведет на него впечатление, а он застал ее с тряпкой на голове и с испачканными мыльной пеной руками. Ну и пусть. Но к выбору одежды она отнеслась тщательно, аккуратно причесала красивые длинные светлые волосы, наложила на бледные щеки немного румян и поверх платья из приглушенно-зеленой ткани надела длинные бусы из великолепного горного хрусталя. Теперь ей было не занимать элегантности, она стала похожа на девушку из модного журнала и казалась почти такой же нереальной.
Адриан и отец все еще были заняты беседой. Молодой человек обычно бывал немногословным, однако отлично находил язык со своим «дядей». Оба потягивали бренди, курили и болтали, как парочка закадычных дружков. Адриан рассказывал о Канаде. Он собирался вернуться туда после отпуска.
— Значит, не хочешь остаться в Англии? — спросил мистер Рокли.
— Нет, в Англии я не останусь.
— Это почему же? Здесь тоже полно электриков.
— Так-то оно так, но слишком большая пропасть между рабочими и хозяевами — не по мне это, — заявил Адриан.
Больной старик пристально посмотрел на него, прищурившись, и в глазах у него, как ни странно, промелькнула улыбка.
— Вот оно что.
Матильда все слышала и поняла что к чему. «Так вот оно что, мой маленький мужчина», — мысленно проговорила она, всегда считавшая, что Адриан никого и ничего не любит по-настоящему, что он хитрый и вульгарный. И Матильда отправилась в кухню, чтобы sotto voce обсудить это с Эмми.
— Он слишком много о себе воображает! — прошептала она.
— Тоже умник нашелся! — с презрением отозвалась Эмми.
— Он считает, что у нас здесь слишком большая пропасть между хозяевами и рабочими.
— А в Канаде не так? — спросила Эмми.
— Не так — там демократия, — ответила Матильда. — Он считает, что там все равны.
— Но теперь-то он тут, — сухо отозвалась Эмми, — и пусть знает свое место.
