Мы отходим в глубь сада, я становлюсь к ней лицом и беру ее за худые руки.
— Послушай, ты наверняка думаешь…
Роузмари быстро качает головой.
— Ничего я не думаю.
— Да нет же, я прекрасно понимаю, что все это выглядит странно. Но, поверь, я вовсе не рассчитывала… — Слегка краснею, вспоминая, что странными чувствами к Дэниелу воспылала чуть ли не с первого дня. — Все получилось само собой, может больше из-за Лауры.
Роузмари улыбается улыбкой заботливой матери. По сути, она мне и есть вторая мать. И всегда ею будет, как бы там ни сложилось.
— Вот и хорошо. Знаешь, я за вас с Лаурой очень рада.
Кручу головой.
— Не загадывай так далеко вперед. Еще ничего не ясно.
— А по-моему, все уже ясно, — просто и без глупого притворства говорит Роузмари. — Хотя, конечно, тебе виднее. Может, правда не стоит спешить с выводами. Однако…
— Потому что я очень-очень скоро пойду в школу! — перекрикивая всех и вся, заявляет Лаура кому-то из друзей. — В настоящую шко-олу!
Мы с Роузмари смотрим на нее сквозь зеленую листву. На Лауре новое оранжевое платье, подаренное Брэдом (он выбрал одежку, естественно, с моей помощью), поэтому она выделяется ярким пятном на фоне других детей и всего, что их окружает. Наши физиономии расплываются в улыбках.
Роузмари покачивает головой.
— Шесть лет! Просто не верится… Не успеешь оглянуться, как выскочит замуж!
Киваю и озабоченно прижимаю к щеке ладонь.
— Только бы не за Джеймса! У него, несмотря на всю его пламенную любовь к Лауре, хулиганские замашки…
Роузмари покатывается со смеху.
— Таких джеймсов у нее будет еще дюжина!
— Ты так считаешь? — спрашиваю я. Мне почему-то совсем не до смеха. В задумчивости прикусываю губу. — Их детсадовский роман длится вот уже чуть ли не полгода. Это настораживает…
— Успокойтесь, мамаша! — Роузмари смеясь похлопывает меня по плечу. — Через месяц детский сад для Лауры останется в прошлом, про своего Джеймса она благополучно забудет и закрутит новый, школьный роман.
Вздыхаю.
— Бог его знает с кем…
— Надеюсь, дети тебя не слишком измучили? — спрашиваю я.
Мы с Дэниелом на кухне, я мою посуду, а он вытирает ее и ставит по местам. Лаура, десять раз повторив, что теперь ей шесть и что школа начнется совсем-совсем скоро, наконец улеглась в кровать и, по-моему, спит.
Дэниел смеется.
— Измучили? Ты о чем? Я почувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда вся эта пестро визжащая стайка повисла у меня на руках и ногах.
Он действительно накупил призов — медведей из жевательного мармелада и большой шоколадный шар в блестящей обертке в качестве главного приза, и дети, получив незатейливые подарки, набросились на дарителя с порывистыми объятиями.
— А компания взрослых тебя не утомила? — Подаю Дэниелу очередную тарелку и смотрю, что отражается на его лице. Оно немного уставшее, но весьма довольное.
— Нисколько, — говорит он. — Даже наоборот. Твой отец потрясающий спорщик. Доказывает свою правоту с напором, но при этом сыплет шуточками и никого не оскорбляет. — Смеется. — Люблю таких людей. Мама… немного забавная, но умеет сразу расположить к себе. А Роузмари с Джералдом… — Улыбка тает на его губах. Он вытирает тарелку медленнее предыдущих, ставит ее не в буфет, а на стол, берет меня за руку в мокрой перчатке и садится на скамейку, обтянутую коричневой кожей. — Трейси…
Я свободной рукой закручиваю кран и тоже сажусь. Лицо Дэниела такое, будто он наконец-то решился открыть мне свою тайну. Почему именно сейчас?
— Знаешь, я… — как-то странно на меня глядя, будто заклиная что-то сделать, произносит он.
Из прихожей раздаются шажки босых ног. Мы одновременно поворачиваем головы. В проеме двери появляется Лаура со слоником в руках.
— Почему ты не спишь, киска? — Я встаю и стягиваю с рук перчатки. В раковине остались всего две тарелки, домыть их можно и после.
— Нам не спится, — тонким голоском говорит Лаура.
— Почему? — спрашивает Дэниел. Его глаза светятся любовью, и я даю себе слово, что каким бы ни оказалось это темное пятно в его биографии, я не укажу ему на дверь.
— Потому что у Люка болит животик, а мне начал сниться нехороший сон и я сразу проснулась, — выпячивая губки, рассказывает Лаура.
Дэниел ласково улыбается, и мне кажется, что его глаза как-то особенно ярко блестят, будто смоченные слезами. Он протягивает Лауре руки, и та с радостью забирается ему на колени. Дэниел гладит ее по голове.
— Животик Люка мы сейчас же вылечим. Мама, дай-ка нам хорошего лекарства.
Достаю аптечку и извлекаю из нее первую попавшуюся баночку с таблетками.
— И кружку воды, — просит Дэниел. — Запить.
Киваю, будто всю жизнь поила игрушечных слонов, достаю маленькую кружечку Лауры и наполняю ее водой.
— Пожалуйста.
Дэниел с сосредоточенным лицом достает таблетку, ловкими движениями пальцев, как профессиональный фокусник, подносит ее ко рту слона и прячет в руке. Лаура завороженно наблюдает за ним. Дэниел наклоняет голову игрушки к воде и вздыхает.
— Все, Люк здоров. Теперь займемся твоими снами.
Он встает, бережно держа на руках Лауру и слоника и, кивая на ходу мне — не волнуйся, мол, мы и без тебя разберемся, — идет прочь из кухни. Я заканчиваю уборку, вспоминая отдельные эпизоды прошедшего дня и чувствуя себя так умиротворенно, как не чувствовала давным-давно.
Когда Дэниел спускается и снова заходит на кухню, я беседую по телефону с мамой. Они как раз добрались домой и звонят, чтобы еще раз поблагодарить за праздник.
Дэниел моргает и кивает, показывая, что все в порядке, и садится на прежнее место. Я договариваю, кладу трубку и спрашиваю:
— Уснула?
— Да. — Дэниел улыбается, явно гордясь собой. — Я сказал ей, что, если представить что-нибудь любимое, или вкусное, или красивое, сон обязательно приснится хороший. Она долго решала, о чем ей подумать — о мороженом с пеканами или о карамельном пудинге, — и выбрала ни то ни другое, а ежевику, закрыла глаза, пару минут ворочалась, а потом вдруг сладко засопела, и я понял, что она спит.
Киваю.
— Да, с ней такое бывает. Говорит: что-то не спится, и тут же отключается. — Развожу руками. — Вот такие они забавные, дети. — Мне вдруг вспоминается то мгновение, когда Лаура еще шлепала по прихожей, и я сдвигаю брови. — Ты вроде бы что-то хотел сказать? Перед тем как она появилась?
Дэниел хмурится.
— Разве? — Задумывается. — Что-то не припомню.
Пожимаю плечами. Может, оно и к лучшему.
