8
День начался с удачи: бизнесмен из Далласа, ценитель молодых талантов, не торгуясь покупает у меня картину юного Клегга — первую работу, с которой тот решил расстаться. До ланча я созваниваюсь еще с двумя возможными клиентами, потом забираю из садика Лауру, после чего мы встречаемся с Дэниелом и все вместе подкрепляемся в закусочной, оформленной в виде вагона-ресторана.
Вечером Дэниел приезжает к нам, и они с Лаурой резвятся в саду, а я сажусь на лавку в заднем дворе и собираюсь позвонить одному из художников, когда слышу звук подъезжающей машины. Кто бы это мог быть? Мы никого не ждем…
Охваченная легкой ничем не обоснованной тревогой, убираю телефон в карман, обхожу дом и останавливаюсь перед черным «БМВ» на подъездной дорожке. Из него выходит темнокожий человек в сером идеально выглаженном костюме и светлой рубашке.
— Миссис Монтгомери? — с почтительно-скорбным видом спрашивает он.
Меня посещает идиотская мысль сказать, что он ошибся адресом, чтобы оградить себя от любых неожиданностей, но я киваю.
— Да.
Незнакомец протягивает руку.
— Сэм Джойнер. Я из ФБР.
У меня все леденеет внутри. Всякое упоминание об агентах Бюро наводит меня на самые жуткие мысли. Я так пугаюсь, что пожимаю руку Джойнера лишь несколько мгновений спустя.
— Что-нибудь стряслось?
Он утешающим жестом поднимает руку.
— Нет-нет, ничего. Пожалуйста, не волнуйтесь. Мне просто хотелось бы поговорить… о вашем муже. О подробностях его гибели. Если вы не готовы или заняты, скажите — я тут же исчезну.
Чувствую на себе холодное дыхание черного прошлого. Половина души молит: оставь все как есть, а вторая, наполненная любовью к Ричарду, жаждет знать все до последней мелочи.
— Нет, я не занята, — отвечаю я, не узнавая собственного голоса. — Пожалуйста, пойдемте в дом.
Джойнер садится на диван и обводит гостиную задумчивым взглядом.
— Кофе, чай, кола? — спрашиваю я, отчасти из желания потянуть время.
— Нет, спасибо.
Сажусь напротив незваного гостя и глубоко вздыхаю, настраиваясь слушать.
— Я давно собирался навестить вас, миссис Монтгомери, — произносит Джойнер мягким спокойным голосом. — Но решил, пусть пройдет время, поуляжется боль. Трагедию все равно уже не предотвратить, но кое-что важное о том, как работал ваш муж, вы имеете право знать…
Киваю, давая себе слово не раскисать.
— Ричард был человеком исключительно храбрым и прозорливым, — говорит Джойнер. — В том деле именно благодаря ему мы после длительных и бесполезных обсуждений наконец вышли на верную тропу.
— Правда? — удивляюсь я. Передо мной Ричард в жизни не хвалился подобными успехами, очевидно не придавая им большого значения.
Джойнер кивает.
— У него было особое чутье, редкий следовательский дар и предельная готовность жертвовать собой, чтобы спасать невинных людей от безумств и насилия… — Исполненным грусти взглядом он смотрит на увешанную фотографиями стену. — У вас есть дочь. Я знаю, Ричард рассказывал. Из-за того, как он был предан семье, ребята даже в шутку называли его женатиком. — Печально улыбается.
Я держусь из последних сил. Брови уже сдвигаются, губы кривятся. Еще немного — и заплачу. Джойнер, видя это, какое-то время тактично молчит, давая мне время взять себя в руки. Делаю два глубоких вдоха и выдоха и киваю.
— Пожалуйста, продолжайте.
Агент смотрит на меня выразительным взглядом, прося собраться с мужеством. Зажмуриваюсь, жестко приказываю себе быть сильной, раскрываю глаза и снова киваю.
— В тот день Ричард должен был ехать в другое место, — медленно произносит Джойнер. Туда, где, по нашим предположениям, преступник мог оказаться вероятнее всего…
Растерянно моргаю. Меня охватывает желание сию секунду узнать все до конца, будто от этого что-то может измениться, но я не могу вымолвить ни единого слова.
— Не знаю почему, но вместо него в ту квартиру поехал другой человек, тоже с группой…
Недоверчиво качаю головой.
— Не может быть…
Джойнер приподнимает с колена руку.
— Увы, все случилось именно так…
— Кто он?! — объятая необоснованной ненавистью к типу, который, подставив под пулю Ричарда, благополучно уцелел, вскрикиваю я.
Джойнер жестом просит меня успокоиться.
— Тоже прекрасный полицейский… Бывший полицейский. Сразу после этого он взял отпуск. Потом я его больше не видел, но мои товарищи рассказывают, что бедолага точно с цепи сорвался — стал надо и не надо рисковать, брал на себя самые опасные задания. Будто мечтал расстаться с жизнью.
Я слушаю и не слушаю его. В висках стучит кровь, все вокруг медленно плывет. Погибнуть должен был не Ричард! А кто-то другой. Тот, кто по сей день дышит, смеется, греется на солнце…
— Дошло до того, что за него стали не на шутку побаиваться. Потом начальник не выдержал и настоятельно посоветовал, почти приказал ему оставить полицейскую работу. И лично позаботился о том, чтобы этот парень съездил в санаторий подлечить нервы.
«Подлечить нервы», эхом отдается в моей голове, но я не совсем понимаю смысла слов и все думаю и думаю об одном: пуля предназначалась другому…
— Сейчас, говорят, у него какая-то своя фирма, — продолжает Джойнер. — Не то детективное агентство, не то юридическая консультация. Он создал ее с двумя или тремя другими бывшими полицейскими. По-моему, здесь, в Нью-Йорке, но я могу ошибаться…
Я смотрю перед собой, мимо собеседника, словно наполовину забыла о его присутствии. Чувствуя мое состояние, он, видимо, не знает, как быть: то ли скорее уйти, то ли побыть со мной еще, удостовериться, что я не грохнусь в обморок.
— Никто толком не знает, почему так случилось… — бормочет он, теребя кончик галстука. — Мне казалось, ваш Ричард и Суитмен — Дэниел Суитмен, так зовут этого парня, друзья…
Мне чудится, что я сама получаю пулю прямо в лоб, выстрелом в упор. В глазах темнеет. Сознаю, что узнала нечто совершенно невозможное, но еще толком не могу ничего понять.
Слышу, как в прихожей хлопает дверь, но звук доносится до меня будто с другой улицы. Шаги, знакомый голос…
— Трейси?..
Лицо Джойнера, хоть я и вижу его сквозь туманную завесу, искажается от изумления. Темные глаза с белоснежными белками превращаются в два шара, выпяченные губы приоткрываются в немом возгласе.
— Суитмен?! — Он сильно хмурится, встает, смотрит на меня, потом вновь поверх моей головы, что-то бормочет и идет к выходу.
Я сижу, будто окоченелая от лютого холода, еще не в состоянии что-либо сопоставить и обдумать.
Раздается шлепок руки по плечу или спине, шаги, снова хлопает дверь, и воцаряется неестественная тишина, хоть я и знаю, что нахожусь в комнате не одна.
