Следующие несколько дней прошли под знаком влюбленности. Нет, они оба не произносили никаких любовных признаний, но чувств было не скрыть. Купер никак не мог сделать решительный шаг, а Натали старалась проявлять терпение. Они проводили вместе каждую свободную минуту. Иногда брали с собой близнецов покататься на санях или водили их в кино. Бывало и так, что приглашали платную няню посидеть с девочками, чтобы побыть вдвоем. Они разговаривали, обнимались и целовались. Натали спрашивала себя: почему она решила, что сможет прожить без любви?
Как-то днем они слепили во дворе снеговика-доктора, украсив его стетоскопом и голубой медицинской шапочкой. Всем было весело. Завтра Купер собирается в Цюрих, где будет представлять доклад на престижной конференции, поэтому он весь день проводил с ней и близнецами.
– Нэт, это очень важно, – говорил он с сияющими от воодушевления глазами. – Это настоящий успех.
Ей бы огорчиться: карьера снова крадет у нее мужчину, а она радовалась за него. Конечно, она будет скучать, но ведь это только несколько дней.
– Мам, сфотографируй меня. – Роза стащила у Купера шарф, обмотала голову подобием тюрбана и, скорчив смешную рожицу, встала за снеговиком. Лили с визгом пристроилась около сестры.
– Эй, кто украл мой шарф? – зарычал Купер и кинулся к проказнице. Роза, визжа, начала бегать вокруг снеговика, а Купер и Лили кинулись за ней.
Какое счастье слышать их веселые крики! Натали делала снимки и верила, что все у них будет хорошо. Сценка эта походила на зимнюю поздравительную открытку – две маленькие румяные девочки и красивый мужчина резвятся на белом снегу.
Ей в плечо ударил снежок.
– Вы испортили мне снимок! – крикнула она. Близнецы со смехом продолжали забрасывать ее снежками.
– Это Купер придумал! – хором закричали они.
– Ах, вот как! – Натали повернулась к виновнику проделок.
– Виноват – признаю. – Купер выхватил у Натали фотоаппарат и нацелил на ее лицо. – Я хотел привлечь твое внимание.
– Не надо, не снимай – у меня нос покраснел, – засмеялась Натали.
– У тебя прелестный носик, как, впрочем, и все остальное.
– Доктор Салливан, – высокомерно произнесла она с интонацией Скарлетт О'Хара, – я и не знала, что небезразлична вам.
Он сунул фотоаппарат в карман и шагнул к ней с горящим взглядом.
– Я тебе сейчас докажу, насколько небезразлична.
Вскрикнув, она развернулась и побежала, неуклюже прыгая по глубокому снегу. Куперу не составило труда догнать ее, они столкнулись и упали. Натали хохотала, снег попал в волосы, в глаза. Она зачерпнула пригоршню снега и бросила в Купера, а он слепил снежок и поднес к ее лицу.
– Скажи, что будешь скучать без меня, когда я уеду.
– О, разумеется. Я буду скучать.
– Обещаешь?
– Угу. А ты будешь без меня скучать?
– Милая моя, ты даже не представляешь, как сильно.
Натали не могла больше противиться желанию обнять его. Она обвила руками шею Купера и поцеловала его.
Спустя несколько мгновений ошеломленный ее порывом Купер помог ей встать на ноги.
– Если повторишь это, то я, наверное, не улечу в Цюрих.
Остроумный ответ уже был у нее на языке, как вдруг Натали поняла, что во дворе как-то странно тихо. Она посмотрела на дочек, и все стало ясно.
Лили катала снежный ком для следующего снеговика, а вот Роза стояла поодаль и злобно смотрела на мать и Купера.
– Вы оба… дураки! – закричала она и побежала к дому.
Купер проводил ее недобрым взглядом, а потом с тем же выражением на лице оглянулся на Натали:
– Ты собираешься что-то сказать?
Она беспомощно покачала головой.
– Я не знаю, что еще можно сделать. Пойду и поговорю с ней.
Купер взял Натали за руку.
– Это ты уже испробовала.
Ее охватила обида, смешанная с раздражением.
– Чего ты ждешь от меня? Побить ее? Я не могу заставить девочку чувствовать то, что она не чувствует.
– Но ты можешь заставить ее вести себя уважительно.
– Купер, она не такая уж плохая.
– Я никогда этого не говорил.
– Но в твоем голосе это звучит.
– Ничего подобного.
– Роза до сих пор горюет по Джастину.
– И сколько еще времени ты собираешься быть жертвой своей дочери? Два года? Десять?
– Она – моя дочка. Мой долг помочь ей.
– Ты не помогаешь. Ты лишаешь ее возможности справиться с горем.
– Что? – (Он говорит так, словно Роза наркоманка, а не страдающий ребенок!) – Какой бред ты несешь.
– Требовать от ребенка дисциплины нелегко, но это необходимо.
– Что ты знаешь о воспитании детей?
– Достаточно. Мой ребенок никогда не станет разговаривать со мной так, как Роза разговаривает с тобой и другими взрослыми.
Натали затрясло.
– Она не твой ребенок. И ты не ее отец. И не пытайся им быть.
Купер замер. Ужасные слова были произнесены и встали между ними. Натали уже пожалела о том, что они вырвались, но поздно.
– Мне не следовало этого говорить.
Она протянула руку и дотронулась до его груди, но он отстранился.
– А может, и нужно было сказать. – Его тон, только что такой страстный, был холоден как лед. – Теперь по крайней мере я знаю свое место.
Она не успела найти нужные слова. Купер повернулся и зашагал к внедорожнику, припаркованному на обочине. А Натали с упавшим сердцем неподвижно стояла и смотрела, как уходит человек, которого она любит.
Купер заставил себя не гнать внедорожник, хотя кипел от возмущения и обиды. Натали словно всадила в него нож и оставила истекать кровью на снегу. Он должен был это предвидеть! Она никогда не пропустит его за тщательно выстроенный бастион своей независимости. В этом заключена ее жизнь. И в детях. Это ее семья. Семья Джастина. А он вмешивается в чужие дела.
Купер хотел, чтобы они стали его семьей. Чтобы дети стали его детьми. Даже упрямая Роза бывала и занятной, и милой, а ее верность Джастину трогала до глубины души. А Лили… Лили завоевала его сердце с той минуты, когда доверила ему увечную куклу.
Слова Натали стучали в мозгу: «Ты не ее отец». Но он готов им стать. Готов не только взять на себя заботу о Натали, но заменить Джастина как мужа и отца.
Причем здесь Джастин? Глупости какие. Он любит Натали, и любил все эти годы. Десять лет назад она выбрала Джастина, а он, Купер, чтобы не смотреть правде в глаза, сбежал в Калифорнию и сам для себя решил, что Натали – просто очередной трофей в их с Джастином постоянном соревновании. И этот трофей достался не ему. Все другие доводы – заведомая ложь, чтобы утешить уязвленное самолюбие. Теперь-то он знал, что все не так. В глубине его души всегда жила ненависть к старому другу. И неудивительно, что его преследовало чувство вины, когда он узнал о смерти Джастина.
