— Любишь ты порассуждать, — поднялась Елена. — Болтушка ты моя!
Она взяла у подруги фужер и выпила вино.
— Вот! — воскликнула Ира. — Вот ты вся такая?
— Какая же!
— Взяла чужое вино и выпила. И он такой — выпил чужую водку. Два сапога — пара. Он из тех, из двух процентов. Он тебя боготворит и потому осчастливит. Везет тебе, Ленка!
— Разболтались мы с тобой. — Елена нагнала на лицо озабоченность. — Не знаю, как у тебя, а у меня времени больше нет.
— Куда ты?
— В школу, милая. Это у тебя выходной.
— Ой, я и забыла. Провожу. Но ты-то хоть что-нибудь скажешь?
— Что я обязана говорить?
— Ну, насчет Дмитрия.
— Не подослал ли он тебя случайно в роли сватьи? — засмеялась Елена.
— Я все уладила бы, — сказала, поднимаясь с дивана, Ира. — Тебе и пальцем пошевелить бы не пришлось. Раз — и стала Зотовой.
Ира поняла, что переборщила. Не надо было называть фамилии. Это вызвало моментальную реакцию Елены, лицо омрачилось, приняло отчужденное выражение.
— Я не устала быть Угловой, — сказала она сухо и с каким-то вызовом.
Ира вскочила и начала лепетать, что она все прекрасно понимает, что она сглупила, но Елена уже не слушала ее, вытащила из кармана пальто ключи и многозначительно звякнула ими.
— Иду, — заторопилась Ира, все еще суетясь.
Почтовый ящик, сбитый из фанеры, висел у входной двери. Елена открыла дверцу и достала письмо. Глянула на обратный адрес: Санкт-Петербург. От неожиданности кольнуло сердце и легонько закружилась голова.
Любопытная Ира уже сунула свой курносый нос:
— От кого? Не от Зотова?
С усилием демонстрируя спокойствие, Елена сунула письмо в сумочку:
— Из дому.
— А-а, — разочарованно протянула Ира.
Они дошли до автобусной остановки, не обменявшись ни словом. Ира усиленно размышляла, видимо, о том, как ей развивать дальнейшие действия, а Елена находилась, надо признаться, в состоянии близком к растерянности.
С того прощального часа на причале прошло много времени. Она не забыла, как Петр сказал:
— Нужен буду — позови.
Или как-то иначе? Нет, кажется, все-таки, именно эти слова произнес он на прощание. Но дело было вовсе не в словах, а в том, как он всю жизнь смотрел на нее. Так смотрит отец или старший брат, которые в силу родства готовы помочь в любую минуту. Так же смотрит человек, который любит, но не той себялюбивой страстью, когда в глазах больше мольбы, самоуничижения, желания получить награду, а с тем величавым чувством, которое возвышает человека, обогащает его спокойствием и силой. Под таким взглядом чувствуешь себя беспомощной, растерянной и трусливой, словно перед тобою развертывается бездна или обрушивается высь. Так смотрит очень умный и все понимающий друг, который не станет тратить пустых слов, потому что ты в его власти. Вот именно — в его власти! Он твой властелин!
«Да что же это я? — думала в панике Елена. — Какой властелин? Это же Петр, милый, добрый Петр, который зовет меня «кузиной». Придумала, дурочка, что он влюблен в меня. Да кто я такая для него. Девчонка и всего-то… Больно нужна».
Но как она себя не обманывала, а взгляд Петра не выходил из памяти, словно продолжал убеждать ее: «Что ж ты, растерялась, маленькая? Что бы ни случилось в жизни, даже самое страшное, всегда помни — есть я, опора твоя и вера. Пока на свете есть я, ты не смеешь потерять веру и надежду, ты не можешь стать другой, отличной от той, которую я воспитал».
Когда Ира на своей остановке выскочила, а Елену автобус повез дальше, она тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Сидевшая рядом женщина осторожно спросила:
— Вам плохо?
— Нет-нет, — торопливо ответила она.
— Простите, мне показалось, — улыбнулась женщина.
— Это я так…
На уроках несколько раз задумывалась, остановясь на полуслове. Потом шла по улице и оказалась в чужом районе, прошагав мимо остановки. На душе было смутно, будто там разыгралась вьюга и все затянуло снежной пеленой. Она даже не помнила, поужинала или нет.
А письмо все лежало в сумочке. Несколько раз доставала его, готовая прочесть, но снова бросала, оробев. Было такое чувство, что это письмо все перевернет в ее жизни.
«Хватит! — прикрикнула она на себя мысленно, сидя в кресле с книгой в руке. — Это нервы. Больше ничего, только нервы. Что перевернется в твоей жизни? Не внушай себе глупости».
Что он мог ей написать? Столько молчал и вдруг… А может, вовсе не вдруг? Она могла бы почувствовать досаду, если б получила письмо раньше. Ей хотелось быть одной. Она даже от родителей убежала. И Петр прекрасно это знал. Он не напоминал о себе до тех пор, пока не созрела в душе Елены ею еще неосознанная тоска по нему. Как он догадался?
А как он нашел ее в тайге?
Елена за эти месяцы ни разу, можно сказать, не подумала о Петре. Но это не означало, что она о нем забыла. Потому и не думала, что он, как и Валерка, был постоянно с нею. Если бы она пришла в полное отчаяние и потеряла волю к жизни, он пришел бы — в том уверена! — без зова и поднял бы на свои могучие руки, как тогда в тайге, и понес бы от погибели к спасительному крыльцу. Только потому, что Елена хранила в глубине души эту уверенность, ей удалось расправить плечи и снова благодарно увидеть Божий белый свет.
Елена вспомнила, как они однажды поссорились. Это был, пожалуй, единственный случай, когда она кричала на него, пылая гневом.
Ей было лет шестнадцать. Она привыкла ходить по тайге с ружьем на плече, и это придало ее походке мужскую грузноватость. Шла чуть враскачку, ставя ногу на всю подошву, и сутулилась, потому что приходилось вглядываться в звериные следы и, вообще, запоминать дорогу в любой чащобе по приметам на земле.
— Завтра будет поздно, — сказал однажды Петр, который в то время уже оканчивал Ленинградский университет и был на каникулах.
— Поздно так поздно, — окая, сказала Елена, еще не понимая, о чем речь.
— И говоришь ты безобразно.
— Чего-чего? Все у нас так говорят.
— Как это так? Чаво, чаво… Да? Да тебя в городе обсмеют, как услышат.
— А я в твой город не поеду.
— Поедешь. И будешь учиться.
— Я и так учусь.
— Будешь учиться ходить и говорить. Сегодня же начнем. Погляди, как ты ходишь.
И он прошелся перед нею, загребая руками, опустив плечи и грузно ставя ноги, как матрос на шаткой палубе.
Елене стало обидно: он очень похоже «изобразил» ее.
Петр подошел к ней, положил на плечи большие теплые ладони и нажал пальцами. Елена невольно развела плечи, отчего грудь бесстыже, как ей показалось, выдвинулась вперед, и она вырвалась.
— Что ты от меня хочешь? — ощерилась она волчонком. — Буду я так ходить, как…
