Но почему?
Я не знаю, подумала она. Кажется, это ускользнуло от нее. Наверно, потому, что он такой юный. Потому, что у него такой юный и сладкий запах, как у ребенка. Да? Может быть, и так! Она не была уверена.
Она выбралась из ванны и улыбнулась себе, энергично вытирая волосы полотенцем.
— Эй, — крикнула она, согнувшись почти пополам и вытирая голову, — как ты там?
— Нормально, — ответил он.
— Я через минуту выйду. — Волнуясь, она убыстряла движения. Какая разница — как, почему? Кого это заботит? Может быть, это произойдет еще раз. О, она обожает его. Ей хочется — она громко засмеялась — ей хочется съесть его.
— Скорей, скорей, — произнесла она театрально-слабым голосом, выбежав из ванной. — Держи меня, я умираю. Я умираю. — Она свалилась рядом с ним, и он обнял ее, прижав к груди ее мокрую голову.
Они долго лежали так в полудреме. В конце концов Вито разбудил ее.
— Эй, Айрис, ты не спишь?
— М-м-м.
— Я хочу есть.
— Ты бесчувственный чурбан, — пробормотала она.
— Что?
— Я сказала, что ты бесчувственный чурбан. Что за манера будить человека со словами «эй, я голоден»? Если ты хочешь есть, иди и ешь. Чего ты тут торчишь?
— Ты шутишь?
— Отнюдь. У тебя манеры… испорченного ребенка.
— Что ты имеешь в виду — испорченного ребенка? Что плохого в том, что я хочу есть?
— Ничего. Просто нужно уметь выбрать время, вот и все.
— Я все-таки не понимаю, в чем дело. Выбрать время? Черт, уже почти двенадцать часов, почему… Эй, ты правда сердишься?
Айрис подняла голову и посмотрела на него. Вито нахмурился, глядя на нее с вопросительным выражением, но в его взгляде не было беспокойства.
Она улыбнулась и сжала его голову руками.
— Я просто дразню тебя, — сказала она.
— Ну ладно. — Он помолчал. — Знаешь что, — сказал он. — Я никогда не знаю, сердишься ты на меня или нет. То есть, иногда я думаю, что все потрясающе, и вдруг оказывается, что ты на меня злишься. А я не понимаю, почему.
— А что тут понимать?
— Ну вот как сейчас. Ты сердишься, то есть, у тебя сердитое лицо, а что мне делать?
— О, Вито, это просто я такая. — Она отвернулась. — Это не твоя вина. Просто время от времени я становлюсь такой, и лучше, что можно сделать в этом случае, это оставить меня в покое.
— Ладно, — сказал Вито. Он встал с постели и пошел в ванную. Возвратился оттуда со своей одеждой в руках.
— Ты что, собираешься уходить? — спросила она.
— Ну, конечно…
— На что это ты так разобиделся?
— Я не обиделся. Правда. Ты хочешь побыть одна, я пойду…
— Отлично. Ты пришел, повалялся и сматываешься, пока, малыш, до встречи.
Вито сел на край постели, все еще сжимая в руках брюки.
— Я не хочу уходить. Просто я не знаю, что еще делать неужели ты не понимаешь?
Ты имеешь в виду, что тебе скучно.
Вито рассмеялся и потряс головой.
— Ты всегда шутишь со мной и в половине случаев я не понимаю, то ли ты серьезно, то ли нет. Итак, что ты хочешь? Я тупой.
Айрис застонала.
— Я буду… Ты думаешь, я шучу с тобой, разыгрываю тебя?
Вито неуверенно посмотрел на нее.
— Ну… э-э… угу. А разве нет?
Айрис долго смотрела ему в лицо, ища в его глазах доказательства вероломства. Наконец она улыбнулась, потянулась и схватила его за плечи.
— Что я сделала, чтобы заслужить такое? Как я связалась с таким, как ты?
— Я не знаю. — Он засмеялся, обрадованный тем, что она снова кажется счастливой.
— Ты не знаешь! — Она прокричала это.
— Нет! — сказал он, падая к ней и смеясь. — Как я сказал, что мне делать, если я такой тупой?
— Ты не тупой, — мягко сказала она, проводя ногтями по его спине. — Слава Богу, ты не знаешь, насколько ты не тупой.
— Ну скажи же, насколько, — прошептал он.
— О Боже, ты снова. Это фантастика!
— Ну же?
— Да ты сам прекрасно знаешь, не так ли, мальчик?
— Ну — а почему бы и нет?
— Ты прав, почему бы и нет, — сказала она, смеясь.
«…Как заявил директор заповедника округа Путнэм Форрест Э. Шлоссер, виды на предстоящий олений сезон несколько лучше, чем в предыдущие годы благодаря обильным дождям, которые смыли снег с горных пастбищ. Шлоссер добавил, что стада находятся в хорошем состоянии, но серьезной проблемой по-прежнему остается большое поголовье самок…»
— Почему, — прервала его Айрис, опять обвиняют бедных самок? Всегда женщины виноваты, каждый раз.
— Ну, подожди немного, — сказал Вито, — дай я дочитаю.
— Я больше не хочу слушать. Это меня расстраивает. У! Мужчины такие свиньи. Самки являются для них проблемой! Кто их просит идти туда и убивать этих прекрасных оленей? Ты бы убил оленя? — Она подняла голову с плеча Вито и посмотрела на него.
— Не знаю, Может быть. Если бы мы жили в лесу, если бы у нас была хижина и мне нужно было бы добывать для нас свежее мясо…
— Для нас? Меня ты в хижину не заманишь. Разреши мне выйти. Выпусти меня. Я с ума сойду.
Он казался обиженным.
— То есть ты бы не хотела жить со мной в горной хижине? Мы бы ходили купаться в озере, ловили бы рыбу — и больше ничего не делали…
— Ты с ума сошел.
— Ты не хочешь, чтобы я дальше читал?
— Только не об убийстве оленей, милый. Тем более, что мне нужно одеваться. У меня свидание.
Он уронил газету и затих. Она выжидательно посмотрела на него.
— Я думал… начал он и остановился.
— Что ты думал?
— Я думал, что мы… Я думал, что мы вместе.
Это прозвучало ужасно глупо, и он покраснел.
Она это видела, и это тронуло ее. Ей захотелось успокоить его.
— Послушай, дорогой, — сказала она мягко, — мне придется жить своей жизнью, а тебе — своей. В любом случае, мы только встретились, понимаешь, и вовсе не легко сразу все изменить. Ты же знаешь, что я тебя обожаю.
— Наверно, ты права, — сказал он. — Это… Этот парень… Я имею в виду, он твой возлюбленный?
— То, что ты в действительности имеешь в виду, это собираюсь ли я спать с ним, верно?
Он задрожал. Его лицо стало белым.
— Отвечаю: нет. Не собираюсь. Ну, теперь тебе лучше?
Он кивнул.
— Поэтому просто забудь об этом, хорошо? Это просто старый друг, я его знаю тысячу лет, и если он хочет меня куда-то сводить, здесь не на что сердиться.
— Я не сержусь.
— Ну, тогда обижаться или что там еще. Этот человек годится мне в отцы. Ну, а сейчас мне нужно одеться.
Он выглядел опечаленным.
— Вот что я тебе скажу, — добавила она. — Если я вернусь домой рано, я позвоню тебе. Ладно? И у нас будет ночное свиданье.
— Хорошо, — сказал он. — Можно я еще немного побуду здесь?
