ты вылил на меня ушат помоев и оскорблений. Незаслуженных.
Я вопросительно посмотрела на Глеба, он кивнул.
– Мало того, что ты указал на все мои недостатки, сделав это в особой уничижительной форме, так ты еще и сказал, что изменяешь с более… красивой женщиной.
– Я соврал!
– По какому из пунктов?
– По поводу измены – точно. И по поводу первого… я… в общем…
– В общем, тебе не понравилось, что я растолстела, но вместо того, чтобы как-то мягко подобрать слова, ты решил пальнуть в свою жену из всех смертельных орудий сразу. Браво, Ланской!
Я зааплодировала мужу, а он поник, но тут же заговорил:
– Мне очень жаль, что я был таким…
– Чудаком на букву «м»?
– Да… Прости меня, пожалуйста. Если бы сейчас я мог вернуться обратно и все исправить.
Я фыркнула и тоже отпила кофе, чтобы хоть немного скрасить тот привкус металла, что появился на языке.
– Вернуть все невозможно. В этом я уверена на сто процентов.
Я растянула губы в невеселой улыбке и, покачав головой, опустила взгляд, сосредоточив свое внимание на кофе.
– А может, попробуем это сделать? Я буду очень стараться, – наконец, выдохнул Ланской, прерывая гнетущее молчание.
Поразительно: скажи Глеб все это вскоре после того, как признался в измене, которой, по его словам, вовсе не было – и я, наверно, ухватилась бы за эту возможность все наладить, исправить, залатать то, что было так дорого…
Но он медлил. Он упивался своей Боженой, пока я – лила слезы. Он упорно делал мне все больнее, от чего я становилась с каждым ударом лишь крепче.
Он сам создал ту, что вовсе не собиралась прощать его только потому, что он раскаялся. И уж тем более – радостно соглашаться начать все заново.
– И как ты себе это представляешь? – поинтересовалась размеренно, внимательно глядя на полное страдания и надежды лицо мужа. – Чтобы начать заново, нужно устранить все, что мешало в прошлом. Ты понимаешь, о чем я говорю, Глеб?
В его глазах промелькнуло затравленное выражение. Он, несомненно, понимал.
– Оль, но ведь она моя мама…
Это прозвучало отчаянно, почти беспомощно. И вместе с тем – словно бы смиренно, будто только попроси я его отказаться от Риммы Феликсовны – и в данный момент он пообещал бы мне даже это.
А потом – сам же об этом и пожалел бы. И возненавидел меня за такие условия, обвинил бы в новых смертных грехах…
Нет, мне совсем не нужны были такие жертвы. Только лишь уважение к своей персоне, которое я вполне заслужила.
– Я никогда… никогда, Глеб! – не просила тебя отказаться от матери, не общаться с ней или выбирать между нами… Это она невзлюбила меня за что-то – сразу же и беспрекословно, а я все пыталась заслужить ее одобрение, не обострять и без того сложных отношений. Я делала все для поддержания мира там, где она старательно пыталась все разрушить. И даже при всем этом Римма Феликсовна недавно упрекнула меня в какой-то ссоре, о которой я сама даже не помню. Ну, или это было громкой ссорой лишь в ее представлении.
Глеб слушал молча, не рискуя перебивать, но когда я наконец сделала паузу, осторожно произнес:
– Оль, ну ты ведь знаешь маму. Она… такая, какая есть.
– И это тебя устраивает, – приподняла я насмешливо бровь. – А я – такая, как есть – нет? Поэтому со мной можно было говорить, как со скотиной?
Он стыдливо зажмурился. Его неловкость, его явное чувство вины уже не вызывали внутри ни довольства, ни торжества. Ничего, кроме горечи от того, что все вышло вот так – больно и жестоко.
– Оль, я не могу забрать своих слов назад, но я готов все исправлять… день за днем.
Он готов был исправлять… а готова ли я была снова ему доверять? Ответ был однозначным: нет. Но я по-прежнему считала, что ради сына нам стоило установить хоть какое-то подобие нормальных отношений.
– Я ничего у тебя не требую, Глеб, как не требовала никогда, – продолжила я свою мысль. – Прошу только одного, если ты хочешь попытаться наладить наше общение, а именно – того, чтобы твоя мать больше не вмешивалась в нашу жизнь. И, если что, это означает в том числе и неприемлемость того, чтобы она заявлялась ко мне и без разрешения грозилась увезти Тео в какие-то там пансионаты и прочие санатории.
Муж, не задумываясь, кивнул.
– Я тоже считаю это неправильным.
Я внимательно посмотрела ему в лицо и, наверно, впервые за всю нашу совместную жизнь, видела там подобные твердость и решимость.
– Хорошо, – кивнула в свою очередь. – Теперь перейдем к Божене…
– Я с ней не спал! – торопливо выпалил Глеб в очередной раз.
Я пожала плечами:
– Может, ты с ней и не спал. Но ты выгуливал ее по дорогим ресторанам и театрам, пока жена и сын ждали тебя дома. Ты променял нас на нее – так или иначе.
Он закрыл лицо руками, зарылся пальцами в волосы. Мне едва удалось расслышать, как он пробормотал:
– Когда ты говоришь это… все звучит просто ужасно. Но тогда я совершенно не думал, что делаю что-то плохое…
Я издала презрительный смешок.
– Ты тратил время и, несомненно, деньги, на совершенно постороннюю женщину, Глеб. Действительно, что же в этом плохого?
– Я понимаю теперь, Оль. Все понимаю…
Но я еще далеко не все сказала. От пришедшей на ум мысли стало больно, но все же я озвучила ее, вытолкав из себя наружу:
– И это еще остается открытым вопрос о том, кого ты представлял под собой, когда ложился со мной в постель.
Он вздрогнул и стало ясно: я попала в точку, отчего ноющее чувство в груди только усилилось. Муж предавал меня изо дня в день: каждым своим движением и даже мыслью. И с этим пониманием мне предстояло как-то дальше жить.
– Ты хочешь все вернуть, Глеб… –
