или не адвокатом.
Хотелось выть. Диким, раненым зверем, во всю глотку, во всю силу легких. До того сильным, нестерпимым было разочарование от того, что не мог увидеть ее… просто увидеть. Такая ерунда по своей сути, но жизненно важная для него сейчас.
Он уже подумывал о том, чтобы начать ей звонить на телефон или молотить кулаками в дверь, когда створки лифта вдруг раскрылись и оттуда вышла Оля с Тео на руках.
От облегчения захотелось рассмеяться, но из горла вырвался лишь какой-то глухой, полузадушенный звук.
Она изменилась. Он смотрел в знакомые глаза, но словно бы на незнакомого человека. Прежде хаотично растрепанные волосы теперь были уложены в новую, стильную прическу. Косметики на лице – минимум, но она удачно подчеркивала лучшие черты…
Она изменилась так, как он требовал, а он теперь отчаянно хотел назад ту, прежнюю Олю, потому что с этой, новой, совершенно не представлял как себя вести…
Казалось, теперь он сам ей был совсем не ровня.
Ее губы раскрылись и он, как завороженный, следил за тем, как они двигаются, не понимая, не слыша при этом ни единого слова. Когда она выжидающе на него посмотрела, он растерянно провел руками по волосам и сказал просто:
– Я знаю. Все знаю. Ты не хочешь меня видеть – и я это заслужил. Я смертельно тебя обидел – и этому нет прощения. Я все знаю, Оль, но… не прогоняй меня сейчас. Пожалуйста, только не прогоняй меня.
* * *
Эта… просьба, сродни мольбе, выбила почву у меня из-под ног. Я стояла, глядя на Глеба выжидательно, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, а внутри все полыхало от пожара. Он испепелял все прошлые обиды, а я отчаянно цеплялась за них, будто они и были единственным способом выжить.
Только лгать себе, что былое может главенствовать над настоящим – было глупо.
– Вообще-то, я всего лишь уточнила, успела донести тебе Божена, что видела меня с Димой, или нет? – хмыкнула я, спустив Тео на пол и складывая руки на груди.
Ланской так и продолжал смотреть на меня, а я вдруг почувствовала, что вот он – переломный момент. После которого все или рухнет окончательно, или же мы хотя бы попробуем восстановить отношения. Пусть не прошлые, но новые. Ради сына.
– Заходи, – сказала, открыв дверь и отступив в сторону. – Тео сейчас пойдет играть с бабушкой.
Мы зашли в квартиру и я закрыла дверь за Ланским, который начал так торопливо стаскивать обувь, что мне показалось, будто он подозревает, что у него вот-вот отнимут шанс остаться.
– В последнее время Теодор стал увлекаться большими конструкторами. Надолго. У нас будет время поговорить, – добавила бесстрастно.
И сейчас я тоже старалась, чтобы мой голос звучал так, чтобы не выдать того, что владело мною в этот момент.
– О, а у нас гости! – притворно восхитилась мама, присоединяясь к нам в прихожей.
Она уперла руки в бока и смотрела на зятя с укором.
– Анна Николаевна, а у вас, оказывается, со слухом все не очень хорошо, – хмыкнул Ланской, видимо, намекая на то, что она ему не открывала.
– Зато со зрением все отлично! – отозвалась мама, указывая на дверной глазок.
Я едва сдержала нервный смешок. Глебу, видимо, было достаточно услышанного и он ретировался к сыну, пробормотав что-то вроде «надо взглянуть на конструкторы».
Я же прошла на кухню и мама последовала за мной. Она ничего не сказала, лишь только вопросительно приподняла бровь, на что я покачала головой и принялась варить кофе.
– Нет, это не примирение, – тихо проговорила, ставя турку на плиту.
– Это только твое дело, Оленька, – спокойно ответила мама. – Ты знаешь, что я на твоей стороне. И твой муж это тоже, как я надеюсь, уяснил.
Она повысила голос, а я хихикнула. Последняя фраза наверняка донеслась до Ланского. У них с Тео даже все затихло, правда ненадолго. Сын вновь стал что-то щебетать, Глеб – отвечать ему и объяснять какие-то вещи.
Как часто Ланской возился вот так же с сыном, когда у них обоих был свой мир, в который я не лезла! От воспоминаний об этом внутри все болезненно сжалось.
– Спасибо, мам, – поблагодарила, повернувшись к родительнице.
Она стащила фартук через голову и, ополоснув руки и вытерев их о кухонное полотенце, ответила:
– Не за что благодарить. Пойду спасу Феденьку. Ну или Глеба. А то и обоих вместе.
Она улыбнулась и пошла к Ланскому с Теодором, я же, вздохнув, принялась доваривать кофе и ждать мужа.
– Не только не прогнала, но еще и кофе напоишь? – так начал разговор Глеб, устроившись за столом, когда мама и Тео занялись играми.
– Ну, нам как-то нужно налаживать общение. Ради сына, – откликнулась, разлив напиток по чашкам и сев напротив Ланского.
– Только ради него? – вскинул бровь муж, пряча горькую улыбку за первым глотком.
– А разве есть, ради кого еще? – уточнила я.
– Ради нас, – тут же с жаром откликнулся Глеб.
Я побарабанила пальцами по столу. Наверно, не стоило сейчас открывать душу перед тем человеком, который в нее смачно плюнул, но… Но я задала себе один-единственный вопрос – станет ли мне легче, если удержу все в себе? Будет ли мне так спокойнее? Ответ был очевидным.
– Тогда давай я просто озвучу произошедшее, как его вижу я. Точнее, как все случилось со мной. А ты можешь вставлять ремарки, но если все вновь перетечет в спор или ссору – мы тут же заканчиваем. И ты идешь домой. Или к маме. Или к Божене – мне плевать.
Конечно, я солгала. Уж как раз равнодушия по отношению к походам Глеба к Вымени у меня не было. Но Ланскому об этом знать было необязательно.
– У меня нет ничего с Боженой. И не было. Я же говорил…
– Пока приму это за ремарку, – оборвала мужа, подняв руку.
Ланской тут же притих.
– В один прекрасный день, когда я была погружена в то, что называется материнством,
