— Это неприлично.
— Почему? Вы же трогали меня.
Но она бросилась прочь. У нее было такое чувство, что он загнал ее в ловушку. Он тоже рассердился, и еще он расстроился, потому что его опять презирали.
В тот же вечер Матильда пришла к отцу в спальню.
— Хорошо, — неожиданно проговорила она. — Я выйду за него замуж.
Отец поднял на нее глаза. Его донимала боль, ему было очень плохо.
— Малыш тебе нравится, да? — спросил он со слабой улыбкой.
Матильда поглядела ему в лицо и увидела приближающуюся смерть. Тогда она отвернулась и, ничего не говоря, вышла из комнаты.
Послали за поверенным, торопливо занялись приготовлениями. За все это время Матильда ни словом не перемолвилась с Адрианом, ни разу не ответила, когда он обращался к ней. Утром Адриан подошел к ней.
— Значит, вы согласились? — спросил он, глядя на нее почти любовно своими блестящими и чуть ли не добрыми глазами. Матильда посмотрела на него сверху вниз и отвернулась. Она смотрела на него сверху вниз во всех смыслах. Однако он настоял на своем, он одержал победу.
Эмми бушевала и рыдала, тайна перестала быть тайной. А Матильда молчала, словно бесчувственная. У Адриана вид был удовлетворенный и спокойный, хотя его терзал страх. Но он не поддавался страху. Мистер Рокли еще больше ослабел, однако своего решения не изменил.
На третий день состоялась свадьба. Сразу после регистрации Матильда и Адриан приехали домой и отправились в комнату, где лежал умирающий старик. Его лицо осветила лукавая улыбка.
— Адриан — ты получил ее? — сипло спросил он.
— Да, — испуганным голосом ответил Адриан.
— Ах, мой мальчик, я рад, что ты теперь мой, — сказал мистер Рокли, после чего внимательно посмотрел на Матильду.
— Ну, Матильда, покажись-ка мне. Поцелуй меня, — проговорил он странным, будто бы не своим голосом.
Дочь наклонилась и поцеловала отца. Прежде она никогда не целовала его, во всяком случае, если и целовала, то в далеком детстве. Она казалась притихшей, но очень спокойной.
— Поцелуй его.
Матильда покорно вытянула губы и поцеловала молодого мужа.
— Вот и хорошо! Вот и хорошо! — прошептал умирающий.
Для своего отца она была Принцессой. Для бостонских тетушек и дядюшек — Куколкой Уркхарт, несчастной крошкой.
Считалось, что Колин Уркхарт немного не в себе. Он принадлежал к старинному шотландскому роду и претендовал на кровное родство с королями. Якобы кровь шотландских королей текла в его жилах. Из-за этого его американские родственники говорили, будто он немного «того». Им надоели россказни о голубой крови шотландских королей. Это было смешно и нелепо. И запомнили они лишь то, что это не кровь Стюартов.
Отец Куколки был привлекательным мужчиной с открытым взглядом больших голубых глаз, которые иногда смотрели как будто в никуда. Еще он обладал мягкими черными волосами, падавшими на низкий широкий лоб, и великолепной фигурой. Если прибавить к этому красивый голос, обычно робкий и приглушенный, но временами звучный и сильный, точно бронзовый, то вы получите полное представление о его очаровании. Настоящий кельтский герой из давних времен. Ему бы удивительно подошел сероватый, до колен, килт и сумка[23], а голос он словно унаследовал от умолкшего Оссиана[24].
В остальном он представлял собой одного из тех джентльменов с приличным, но не более того, капиталом, которые пятьдесят лет назад переезжали с места на место, никогда никуда не стремились, никогда ничем не занимались и ничего собой не представляли, однако считались своими в высшем обществе не одной страны.
Женился он лишь лет сорока на богатой мисс Прескотт из Новой Англии. Ханне Прескотт исполнилось тогда двадцать два года, и ее буквально околдовал красавец с мягкими черными, не тронутыми сединой волосами, большими голубыми глазами и несколько рассеянным взглядом. Кстати, она была не первой из околдованных им женщин. Однако Колин Уркхарт, будучи человеком нерешительным, избегал определенности в отношениях.
Три года миссис Уркхарт восхищалась туманом и сверканием, неотделимыми от ее мужа. А потом надорвалась. Рядом с ней жил фантом. Многого он попросту не замечал, будто в самом деле был призраком. Очаровательным, учтивым, добродушным призраком с приглушенным мелодичным голосом. Поэтому, когда требовалась его помощь, он как отсутствовал. Грубо говоря, подтверждал, что «не все дома» — это как раз про него.
В конце первого года супружества миссис Уркхарт родила девочку, и мистер Уркхарт стал отцом. Но это его не изменило. Кстати, уже через несколько месяцев после того, как Ханна стала миссис Уркхарт, она возненавидела и его красоту и навязчивую мелодичность его голоса. Странное эхо — он был словно живое эхо! Даже его тело, если к нему прикоснуться, казалось телом нереального существа.
Возможно, потому что он был немного не в себе. Миссис Уркхарт окончательно пришла к этому выводу в ночь, когда родилась малышка.
— Ах, наконец-то моя маленькая принцесса здесь, со мной! — задумчиво раскачиваясь, произнес он своим гортанным и звучным кельтским голосом, словно это было начало праздничной песни.
Девочка родилась крошечной, слабенькой, с огромными изумленными голубыми глазами. Ее назвали Мария-Генриетта. Но для матери она была Моя Куколка. А для отца — Моя Принцесса.
Бесполезно было с ним браниться. Он лишь еще шире открывал и без того большие голубые глаза и совершенно по-детски, не говоря ни слова, принимал величественный вид, разоружая этим собеседника.
Ханна Прескотт никогда не отличалась крепким здоровьем. Да и особым жизнелюбием тоже. Наверное поэтому, когда малышке исполнилось два года, она неожиданно умерла.
Семейство Прескоттов было глубоко обижено на Колина Уркхарта, хотя и не признавалось в этом. Его считали эгоистом. Поэтому через месяц после состоявшихся во Флоренции похорон ему перестали выплачивать полагавшееся Ханне содержание, предварительно потребовав передать им ребенка, на что отец ответил учтивым, мелодичным, но твердым отказом. С Прескоттами он обращался так, словно они были не из плоти и крови, словно они были ненастоящими: так, случайные явления, может быть, граммофоны, говорящие механизмы, которым надо отвечать. И он отвечал. Однако никогда не воспринимал членов этого семейства как реальных людей.
Они могли бы оспорить его право быть опекуном собственного ребенка. Но это было чревато скандалом. И тогда они сделали то, что было проще всего — они умыли руки. Однако регулярно писали девочке и посылали ей в подарок небольшие суммы на Рождество и в день смерти матери.
