садиться я не намерен.
– Нет.
Недовольство она скрыть не сумела. Наполненная кофе чашка со стуком опустилась на стол.
Я посмотрел сперва на кофе, потом на жену. Губы искривились сами собой. А ведь когда-то с этой женщиной я собирался провести всю жизнь.
– Я встала посреди ночи, чтобы приготовить тебе эти твои дурацкие хычины, Карим, – начала она тихо. – Каждый раз, когда я что-то пытаюсь для тебя сделать, ты мне в душу плюёшь. А потом… – Она судорожно вдохнула и отвернулась.
– Не пытайся, – сказал резко. – Эти сцены уже проиграны по нотам от и до. Пытаешься ты? Ты для себя пытаешься, Мадина. Но это тебе не поможет.
Она так же резко повернулась обратно. Глаза её были влажными и наполненными гневом.
– Хорошо. Это должен был быть праздничный завтрак, Карим. Но раз тебе ничего не нужно…
Она взяла с полки бумажку и сунула мне. Посмотрела в глаза и убралась из кухни так быстро, словно её тут и не было. Только кофе на столе и напоминал о ней.
– Что там ещё… – Я развернул листок. Пробежал глазами и нахмурился. Пробежал ещё раз. – Мадина! – рявкнул на весь дом и ещё раз глянул на бумагу. – Да блядь…
Яна
Карим пришёл поздно. Я успела убрать ужин и обругать себя раз десять за то, что жду его, прекрасно зная, что у него есть семья и дом. Отвлекалась на какое-то время, а потом прислушивалась к звукам за дверью.
Что-то было не так, поняла сразу. Ничего не сказав мне, Карим ушёл в кабинет и прикрыл за собой дверь, оставив только узкую щель. С полчаса я ждала на кухне. Ужин успел остыть снова, чай стал слишком крепким и начал горчить.
В квартире стояла гнетущая тишина. Подумала бы, что Карим мне привиделся, но его пальто висело рядом с моей курткой, а на тумбочке лежал шарф.
Я подошла к кабинету, с минуту стояла, вслушиваясь в молчание, а потом неуверенно приоткрыла дверь. Думала, Карим уснул, но он сидел в кресле рядом с окном. В руках у него был стакан, галстук валялся рядом на полу, пиджак там же. Ничего не говоря, я тихонько подошла и подняла его. Повесила на подлокотник дивана, расправила галстук и положила поверх, а сама вернулась к Кариму. Присела на пол у его ног и посмотрела снизу вверх.
Он перехватил мой взгляд, но ничего не сказал. Его что-то угнетало, но что, понять мне было не по силам. Прижалась к его ноге, положила ладонь на колено.
Так мы и сидели. Он медленно потягивал виски без льда, а я смотрела на него и не знала, как разогнать мрак, царящий у него внутри.
– Ты можешь мне рассказать, – сказала, мягко проведя по его ноге. – Просто расскажи, что случилось. Может, я и не смогу помочь, но иногда становится легче, если просто поделиться.
Он допил виски и отставил стакан. Коснулся моей головы, волос. Пропустил несколько прядей сквозь пальцы.
Я хотела сказать, что мы помирились с Алиёй, но промолчала. В немой, тёмной комнате мы были вдвоём, и я эгоистично не хотела это менять.
Карим продолжал перебирать мои волосы со щемящей сердце нежностью, и я ещё сильнее прижалась к его ноге.
– Расскажи, – попросила шёпотом. – Я пойму, Карим.
На его губах мелькнула безрадостная усмешка, ладонь остановилась у меня на затылке и исчезла.
Он посмотрел на свою руку и снял перстень.
– Возьми его, – сказал и протянул мне.
– Зачем? Ты же хотел подарить его сыну.
– Возьми, – повторил требовательно. – Пусть будет у тебя. Для сына.
Он хотел вложить его мне в ладонь, но я сжала кулак и замотала головой. Сердце пронзило диким страхом.
– Я не могу, Карим. Когда родится сын, сам отдашь. Вдруг девочка будет или…
– Возьми его, Яна, – повторил он в третий раз, и это был приказ.
Взял мою руку и заставил разжать. Буквально втиснул перстень, а когда я попробовала вернуть, накрыл поверх ладонью.
Мрак вырвался наружу, превратился в бурю. Взвывший за окном ветер подчеркнул гнев Карима. И опять потянулись секунды тишины. Перстень жёг ладонь, но Карим продолжал сжимать мой кулак.
– Я хочу, чтобы его носил сын, которого родишь мне ты, Яна, – сказал Карим жёстко и встал.
Я наконец смогла разжать пальцы. Перстень оставил вмятину на ладони, рубин мерцал в полумраке, и на миг мне почудилось, что это кровь. Что на пальцах у меня кровь нашего ребёнка.
С трудом поднялась с пола, не зная, что сказать.
Только приоткрыла рот, Карим посмотрел на меня с предупреждением. Он был ещё мрачнее, чем когда пришёл и, казалось, ещё решительнее.
– Подойди.
Я приблизилась, и он приобнял меня. В груди у него заклокотало, когда он потёрся щекой о мой висок. Я коснулась его живота, заглянула в глаза, но он перехватил мою руку.
– Не сегодня.
– Почему?
– Просто не сегодня, Яна.
Я так и держала перстень. Представить, что он значит для Карима, было сложно. Я не чувствовала себя настолько мудрой и взрослой, чтобы рассуждать об этом. Всё, что у меня было, – серёжки, которые подарила мама в детстве, и для меня они не имели цены: они были бесценны.
– Почему, Карим? – спросила очень тихо. – Почему ты мне его отдал?
– Потому что так захотел.
Я опять всматривалась в него: в глаза, пытаясь разгадать душу.
– А жена? Почему она не родила тебе сына?
На его скулах выступили желваки.
– Ты её любишь? – спросила прямо. – Ты часто с ней спишь?
– Намного реже, чем с тобой, – сказал он резко и, пропустив волосы между пальцев, вынудил запрокинуть голову. Темнота его взгляда обожгла изнутри.
– Намного реже, – повторил он и поцеловал меня. Резко, быстро и грубо. Отпустил и вышел из кабинета, оставив без ответа вопрос про любовь и невидимый ожог на моих губах.
Яна
В институт на следующий день я пришла, мягко говоря, без настроения. Загнанная в кольцо из красных флажков, искала выход и не находила. Даже если забеременею прямо сейчас, Карим догадается, что я врала. Простит? Если расскажу всё как есть: про внематочную беременность и как сильно боялась признаться ему? Потерять его. Но он предупреждал, чтобы я не влюблялась. Глупо. Как будто любовь можно включить или выключить, когда захочется.
– Привет!
Алия появилась, как чёртик из табакерки. С её настроением, в отличие от моего, всё было в порядке.
Схватив за руку, она потянула меня к дверям и, только мы зашли, сбила с каблуков снег.
– Брр, – поморщилась
