это. Черт возьми, я напился и женился в Вегасе, пытаясь избежать ответственности за любовь к этому месту, этим людям, моему наследию.
– Тем не менее ты продаешь его, – резко заметила Отэм, – значит, по‑прежнему боишься ответственности.
– Ты убегаешь, потому что напугана так же, как был напуган я. Ты боишься хотеть слишком многого, быть недостаточно хорошей, страдать от сильных чувств, ошибаться в них. Твои взгляды на все это неправильны.
Скрестив руки на груди, она подняла бровь.
– Пожалуйста, объясни мне мои чувства.
Он покачал головой.
– Это мои чувства. Может, я ошибаюсь и у тебя не так. Но ты изменила мое отношение к вещам. Я сначала женился на тебе, а уж потом влюбился в тебя. И не позволю тебе уйти вот так, без объяснений.
– Тогда говори, а то мой самолет скоро взлетит.
Тони вскочил, несколькими длинными шагами преодолел расстояние между ними и схватил ее за руки, серьезно глядя ей в глаза.
– Я боялся вернуться домой, ибо не подходил на роль виконта. Барнаби был рожден для этого. Я не планировал вернуться, но он погиб.
Отэм хотела забрать хоть немного его боли. Но заставила себя промолчать. В конце концов, она обещала выслушать его.
– Ответственность пугала меня. Я думал, что не справлюсь.
«Это его жизнь, а не моя», – напомнила себе Отэм, а значит, ее не касается. Тогда почему, когда умерла бабушка, она не смогла оставаться в доме ни одной лишней минуты? Почему думала о Робби, ясно осознавая, что он никогда не полюбит ее так, как она хотела?
Теперь она знала, что Робби – негодяй. Но это не изменило убеждения, что она была недостаточно хороша.
– Ты показала мне, что я другой, – продолжал Тони, и ее поразила убежденность в его голосе, – ты приехала сюда, ничего не зная об этом месте, и тем не менее вписалась, будто принадлежала ему. Я начал понимать, что тоже смогу. И вовсе не обязательно, чтобы было так, как при жизни отца. Я тоже мог бы сделать это место своим.
Отэм ничего не могла с собой поделать.
– Так ты остаешься в Уишклиффе?
– Не знаю. Все зависит от тебя.
Внутри ее нарастал гнев, горячий и яростный, как летнее солнце Невады.
– Поэтому‑то я и не могу остаться! Ты возлагаешь на меня ответственность за будущее. Я не хочу этого! Разве ты не понимаешь, что все непостоянно? А если я останусь и ничего не выйдет, ты же продашь поместье? Если я уйду, ты продашь поместье? Это нечестно, Тони!
Отэм загнала гнев внутрь, пока тот не перерос в кипящий огонь. Напоминание о том, почему она не хочет любви и уезжает… Ей еще пригодится этот огонь. В будущем. Пока она не выстроит собственную жизнь.
– Это и есть брак, не так ли? Он привязывает к тебе другого человека, даже после того, как тот должен уйти. Ты просто задерживаешь меня здесь, пока не будешь готов к тому, что все это закончится.
Лицо Тони сделалось пепельно‑серым.
– Ты так думаешь обо мне? Тогда тебе правда лучше уйти.
– Мне не нужно твое благословение, даже не нужны твои чертовы деньги. Заработаю собственные. Все, что мне нужно, – твоя подпись на документах о разводе.
– Ты получишь это, – пообещал он глухим голосом и направился к двери, задержавшись лишь на секунду и тихо проговорив: – Ты думаешь, что ничего не длится вечно. Может быть, просто уходишь до того, как появится шанс?
И дверь за ним с щелчком закрылась. Отэм больше не могла его слышать.
И тогда она наконец дала волю слезам.
Подойдя к офисному зданию в центре Лондона, Финн пожал плечами:
– Она даже не оставила адреса? Тебе придется поговорить с ней, чтобы разобраться с разводом.
– Давай решать проблемы по одной. Сосредоточимся на моем сводном брате?
Финн мотнул головой в сторону здания.
– Давай. Но мы вернемся к этому позже за пинтой пива.
– Ты не был в Уишклиффе несколько месяцев, не приехал даже на фестиваль огня.
– Хорошо, что меня там не было. Посмотри, как сильно ты все испортил.
Они вошли в офис на верхнем этаже с видом на Темзу и Южный берег. Человек за столом при их появлении встал, его взгляд был настороженным, а рукопожатие твердым. Он был выше Тони, волосы темнее, глаза не голубые, а карие. Тем не менее неуловимо напоминал отца. Формой носа, посадкой плеч, даже кривой насмешливой улыбкой.
– Итак, – сказал Макс Блайт, – ты мой брат. Нам нужно поговорить о том, почему ты здесь. Садитесь.
Финн помахал рукой из дверного проема и исчез.
– Я подожду за дверью.
«Отэм осталась бы». Тони отогнал эту мысль, тем более что Отэм не осталась.
– Отец оставил письмо, адресованное мне и моему старшему брату Барнаби. В старом картотечном шкафу, в который у Барнаби никогда не было причин заглядывать. Я нашел это только после его смерти.
– Я сожалею о твоей потере.
Тони понимал, что это дежурные слова, но ощущения за ними казались реальными.
– На самом деле и твоя потеря тоже, – заметил он. – Из письма я впервые узнал о тебе. Отец просил нас встретиться и, по его словам, «загладить свою вину». Видимо, знал о твоем существовании, но оставил знакомство на нас.
Он провел много долгих ночей, борясь с этой идеей, пытаясь примириться с человеком, которого знал, но не был уверен, что ему это удалось.
– Значит, в этом все и дело, – пробормотал Макс.
Тони посмотрел на папку. Странно думать, что он боится не справиться с ответственностью, которую несли отец и брат, чтобы обнаружить, что отец тоже не справился.
– Я нашел это письмо только потому, что искал документы для продажи поместья.
Брови Макса взлетели вверх.
– Вы продаете Уишклифф?
– Я собирался, но передумал. Ты захотел бы купить его, если бы я продал?
– Вряд ли. У меня свои деловые интересы. Как и у тебя. Я правильно понял? То, что мой отец не признавал меня при жизни, не означает, что я не знал, кто он, или что я не присматривал за семьей.
Тони удивился: интересно, почему? Ведь на месте Макса он поступил бы так же.
– Если ты знаком с поместьем, то в курсе, что у нас много владений. Больше, чем мы можем использовать в полной мере. – Тони передал Максу папку, которую держал в руке. – Это особняк напротив Уишклиффа, за деревней Уэллс‑он‑Уотер. Раньше это был дом первого сына и наследника поместья, к нему прилагается титул. Барнаби настаивал,
