Ты совсем без сил.
— Угу… Только Гора заберем, ладно?
С Гором Михалыч попросил посидеть соседку с третьего этажа. Белка бросилась к сыну, будто они с ним сто лет не виделись. Зацеловала, прижала к себе. И чуть не расплакалась, благодаря старушку за помощь.
— Можешь с ним побыть? Я очень хочу помыться.
Губы Белки дрожали. Она едва владела собой. Будто бы опять подобравшись к тому, чтобы еще раз потерять сознание, как в том проклятом участке.
— Конечно, малыш. Какие вопросы…
В этот момент на улице загрохотали чередой фейерверки. Белка испуганно вздрогнула, отвернулась и заревела.
— Ну, ты чего? Ты чего? Устала, да? Все будет хорошо, он больше никогда тебя не тронет. Ни он, ни его люди… Веришь?
Белка закивала. Вцепилась в свитер мужа скрюченными пальцами, пропитывая кашемир слезами.
— В-верю.
— А плачешь чего?
— Я боялась, что ты не придешь…
— Да ты что? Как бы я не пришел? Ты же моя девочка любимая. Знаешь какие у меня на тебя планы?
Расплакавшись пуще прежнего, Белка отрицательно мотнула головой. На самом деле ей все еще не очень верилось, что весь ужас этого дня, а может, и всей ее жизни остался в прошлом. Да еще это его «любимая»… Он же не всерьез, да? Так не бывает. Таких не бывает… Нет.
— Я тебе день рождения испортила. Я все вообще порчу. Все!
Фокин понимал, что прямо сейчас взывать к разуму Белки бессмысленно. Поэтому он просто дал ей выплакаться и все-все проговорить вслух. И это было довольно интересно послушать. Он и не знал, что у нее такие откормленные тараканы. Обуза… Надо же! Это она обуза? Да он, кажется, жить начал только рядом с ней… Когда Михалыч его набрал и поинтересовался, как долго он еще Белку ангажировать будет, когда они поняли, что та тупо пропала, не дойдя до цели, Гордей чуть с ума не сошел. Хорошо, им сразу удалось выяснить, что случилось, и подключить всех нужных людей, не то бы… Он ведь чувствовал, как сердце пробуксовывает. И сейчас, когда все позади оказалось… Боже, что с ним творилось!
Гордей пошатнулся, ощущая, как насторожилась Белка. Попятился. Сел…
— Тебе плохо? — всполошилась его девочка.
— Нет. Мне хорошо, — усмехнулся Фокин, тычась в Белкин плоский животик. Когда-нибудь в нем будет расти еще один их малыш. Да он, блядь, счастливчик! А она… Боже, какие глупости она все-таки напридумывала. Наверное, дело в возрасте. Белка просто не может понять, как это… Когда ждешь-ждешь… Столько ждешь, что уже и не надеешься, а потом — бах!
— Ты в душ не передумала идти?
— Нет, — шепнула она, порхая пальчиками в его волосах, — а что?
— А то мне тоже надо. Остыть, — хохотнул, не особенно надеясь, что она поймет, на что он намекает. А она поняла. Заалела… И убежала, чмокнув дремлющего сыночка в щеку. Глядя ей вслед, Фокин нащупал в кармане телефон. Покрутил в руках, оттягивая неизбежное. Оправдывая себя тем, что о таком говорить лучше глядя глаза в глаза. А потом все же набрал Ромашову.
Та ответила далеко не стразу. Ну как ответила? Просто приняла вызов. Фокин тоже помолчал, прежде чем задать резонный вопрос:
— Ну и нахуя?
— Ты про что?
— Лен, я все знаю. И как ты мне жену хотела накрутить, разыгрывая спектакль в кабинете, и что проверки на меня посыпались не без твоего непосредственного участия, и что тебя люди Гатоева купили.
О последнем Фокин бил наобум. Но судя по реакции его когда-то любовницы, попал точно в цель.
— И что? Ты прекрасно понимаешь, что проверки тебе ничем не грозили!
— Тогда тем более, чего ты добилась? Не слишком ли мелкая месть?
— Да какая месть, Гордей?! Я ведь тоже кое-что знаю. Например, что выродок этой твари вовсе не от тебя. И что…
— Рот закрой. Ты о моей жене так говорить не будешь.
— Да тебе спасибо нужно мне сказать за то, что я попыталась тебя от нее избавить. Ты же сейчас не в себе! В любви весь, да, Фокин? Ну, конечно… Молоденькая, благодарная… Старается, наверное, угодить… В рот глядит. А тебе ж только это и надо…
Ленка несла какой-то бред, захлебываясь в рыданиях.
— Заявление пиши. Я предупреждал.
— Думаешь, ты ей нужен? Какой же ты дурак! Вы все дураки… Вас молодой сучке развести не составляет никакого труда… И ребенка чужого повесить.
— Завтра. Без отработки.
— А она, небось, дает тебе, а ее потом тошнит…
Этого уже Фокин слушать не стал. Оборвал вызов. Выругался, отбросив телефон в сторону. И что самое интересное — понимал ведь, что это все бред, а все равно Ленкины слова в голове засели.
— Она врет все, — раздался срывающийся шепот за спиной. Гордей крутанулся. Белка стояла в дверном проеме и, видно, услышала если не все, то многое.
— Белка…
— Меня не тошнит! Я даже представить не могу, что меня кто-то другой тронет.
— Ну и не представляй, — осип Фокин. — Потому что этому не бывать. Я тебя не отпущу. Ты моя навсегда теперь…
— Твоя, — кивнула Белка и на носочках побежала к нему.
— Белочка, я сейчас немного сам не свой… Лучше не надо. Сорвусь.
— Не надо? А я… я, может, хочу!
— Белка…
Белка поджала губы, развязала поясок и позволила халатику соскользнуть на пол.
— Гор ведь…
— Он спит!
— Не надо… через силу… Белка. Мы вполне можем подождать, пока ты ко мне привыкнешь.
— Ну какой ты глупый! Взрослый, а ничего не понимаешь.
— Что я должен понять?
— Я люблю тебя. Очень. Не могу без тебя…
Она жутко стеснялась. И говоря эти слова, сама того не осознавая, обнимала себя руками, прикрывая все то, что буквально секунду назад с такой смелостью предлагала. Фокин с ума сходил от этой картины. От ее слов… В которые просто не верилось. Да только разве эти глаза могут врать? Он шагнул вперед. Нетвердой рукой взял за руку, открывая девочку для себя. Поцеловал судорожно сжатый кулачок.
— И я тебя люблю, маленькая.
Белкина тяжелая грудь дрогнула. Она всхлипнула. Упала в его руки, позволяя себя целовать. Так жарко и сладко, что голова кружилась, и не было никаких сил остановиться. До спальни не дошли. Только спящего сынишку к окну отвернули на всякий случай. И на диван упали. Точней, она упала, а он нырнул головой между ног и… Стыд какой! Она же там вся испачкалась и…
— Гордей…
— Вкусная. Ты такая вкусная…
Белка распласталась под ним, уже ничему не сопротивляясь. Проваливаясь в вязкое болото чувственности, желаний, неги… У-ле-та-я. И тут же
