— я всё-таки дала ему ложную надежду… — и опрокинул меня обратно на постель.
— У тебя ещё есть силы? — прошептал он.
Вместо ответа я прильнула к нему, целуя в губы, которые за сутки уже стали знакомыми.
Силы… Разве на это нужны силы — купаться в чужой любви, как в солнечном свете?
Нет, нет. Совсем не нужны.
Это был самый длинный день в моей жизни. В минуте будто стало не шестьдесят секунд, а двести.
Белый солнечный свет, отражаясь от снега, заглядывал к нам в окно. Он не менялся в течение всего дня, и казалось, что наша планета замерла, перестала двигаться вокруг солнца.
Но часы тикали.
Вокруг была тишина. Я слышала только дыхание Руслана. А моё сердце билось где-то в виске.
— Ты помнишь, как мы встретились? — спросил он ближе к вечеру, когда свет за окном почти померк.
Я покачала головой.
— Это было первого сентября на первом курсе. Неужели ты не помнишь? Нам тогда выдавали студаки. Тебе выдавали прямо передо мной. А когда назвали мою фамилию, я встал, сделал несколько шагов и упал на ровном месте… Вся аудитория хохотала. Помнишь?
Теперь я действительно вспомнила.
— Да, — я улыбнулась.
— Удивительно… прошло целых пять лет.
Целых? Мне казалось — всего лишь.
— А упал я тогда, потому что думал о тебе. Ты знаешь, у тебя такие глаза…
Мне стало смешно.
— Какие?
— Они будто вмещают в себя всё небо…
— Голубые просто.
— Не в этом дело. Голубые они у многих, а у тебя… Небо в твоих глазах кажется одновременно неприступным и беззащитным, ранимым… Его хочется защитить от бед и горестей. Но то, как ты держишь голову, и особенно твои волосы… Знаешь, в детстве я представлял такой же кудрявой Медузу Горгону.
Я фыркнула.
— Такой изысканный комплимент мне ещё никто не делал.
Руслан намотал прядь моих волос себе на палец и продолжил:
— Твои волосы кажутся живыми, Вера. Как змеи… Они искушают. Небо в твоих глазах говорит: я ангел, не смей думать обо мне. А волосы шепчут: нет, не такой уж я и ангел, думай, думай, думай обо мне.
— Значит, я на самом деле демон.
— Может быть, — Руслан скользнул губами по моей щеке. — Ты переменчива и противоречива, как небо и ветер… Как солнце и земля… Как жизнь… — Прижался к виску, целуя, одной рукой обнимая меня за плечи, а другой… Другая рука делала то, чего мне сейчас хотелось больше всего. — Мой ангел, моя Вера. В твоих глазах свет, но то, как этот свет действует на меня… Ангелы не могут вызывать такие чувства, понимаешь?
Я плавилась, я горела и сгорала в собственном огне. Выгибалась, мечтая, чтобы сильнее, резче, быстрее…
И Руслан подарил мне очередное удовольствие. Какое по счёту? Я давно перестала его вести.
И когда пожар внутри меня почти потух, я, потянувшись, словно кошка, встряхнула волосами.
Змеями…
— Нет… не понимаю… Какие чувства? Покажи…
Наши руки переплелись. В глазах Руслана я видела огонь и беззащитность…
— Демон, — прошептал он, и я засмеялась.
Это слово подходило мне гораздо больше, чем «ангел». Гораздо больше…
Все падшие ангелы становятся демонами, потеряв крылья, которые держали их на небесах.
Поздно вечером я ушла. Мне было нужно вернуться домой. Хотя бы для того, чтобы подумать, как я и обещала Руслану.
Тишина… гнетущая тишина, в которой я жила с восемнадцати лет — с тех пор, как родители развелись и завели каждый собственную семью, — вдруг начала тяготить. Могильным камнем ложилась на грудь, свинцовой цепью — на шею.
Жила же раньше так. Почему вдруг стало невыносимо? Почему вдруг стало плохо? Почему начало казаться, что в каждом углу скопилось горе, у которого есть глаза и руки — и оно смотрит на меня своими глазами, хватает своими руками, и тащит, тащит… В уныние.
За три месяца до развода родителей я узнала, что они, оказывается, последние десять лет жили вместе только ради меня, и ждали, пока я вырасту. У папы уже давно была другая семья, и его новая «жена» ждала ребёнка. А мама… несколько лет втихаря встречалась с мужчиной, к которому и перебежала сразу после развода. Принимать в своём доме ещё и её взрослую дочь он не захотел.
«Ну ты же большая девочка, Никуся… — сказала тогда мама. — Ты ведь хочешь жить одна, правда?»
Хотела ли я? Нет.
Они просто не оставили мне выбора.
Уж лучше бы развелись, когда мне было восемь. Узнать в восемнадцать лет, что вся твоя жизнь, всё твоё детство — один сплошной обман… Это очень больно. Это слишком больно.
Но теперь прошло три года, и я давно перестала звонить им обоим. Сама, первая. Мама вспоминала обо мне раз в неделю, папа — и того реже.
И я привыкла к тишине… Точнее, мне казалось, что привыкла.
Как же нам иногда хочется, чтобы нас любили!
Но что делать, если никто не любит?..
Никто.
Кроме Руслана.
В понедельник я встретила его в одном из институтских коридоров. Он сразу взял меня за руку.
Я посмотрела на наши ладони: его была теплой и смуглой, моя — белой и холодной, словно принадлежала трупу.
— Переезжай ко мне, — повторил Руслан.
Где-то рядом кто-то рассмеялся. И этот звук был настолько чужд происходящему в моей душе, что я вздрогнула.
— Не обманывай себя, — прошептала я. — Мне всё равно. Но ты… Ты будешь счастлив, если я просто буду рядом?
Руслан сильнее сжал мою руку.
— Счастье — расплывчатое понятие. Переезжай, не думай ни о чем. Уйдёшь, когда захочешь. Я обещаю, что отпущу тебя.
Мне вдруг захотелось крикнуть: нет! Не надо! Не отпускай меня. Держи, держи изо всех сил! Меня уже отпускали… Все — мать, отец, {он}…
А ты — держи. Держи! Кто-то ведь должен держать…
Чтобы мне было, за кого держаться.
— Хорошо. Я перееду.
Его улыбкой можно было топить лёд и поворачивать реки вспять.
Никто и никогда не улыбался мне настолько радостно.
Как жаль, что первый снег всегда быстро тает. Час назад он ещё лежал, а теперь вместо него на улицах были огромные лужи — словно грязные моря посреди асфальта.
Пока я собиралась, Руслан ждал на улице. Стоял возле одной из луж и разговаривал