нащупать пуговицы на халатике, которые она неизвестно, почему то расстёгивала, то застегивала.
— Он, что только мой? Ты здесь ни при чём?
— Конечно ни при чём. Скажи об этом Григорию, он, наверное, обрадуется?
— Какому Григорию, ты, что умом рехнулся?
— Нет, я давно заметил ваши отношения.
На миг Нине стало трудно дышать, ей захотелось зарыдать, освободить себя от комка, застрявшего в горле, но не получилось, вырвался только короткий, сухой, сразу оборвавшийся стон. Нина проглотила слюну и, ей показалось, что комок стал меньше.
— Повтори еще раз то, что ты сказал!
— Повторять не буду, ты меня хорошо услышала.
Глаза Нины наполнились слезами, она продолжала смотреть на Николая, желая услышать еще что-нибудь. Но он молчал. Тишина становилась невыносимо тяжелой, Нине она казалась бесконечной, было только слышно, как на стене громко стучат часы-ходики, отдаваясь страшными ударами у нее в голове.
«Господи, что я услышала, как же мне от этого больно… Я сама не знаю, как справлюсь с этим обвинением. — Нина закрыла глаза, боль в груди не проходила. — Как я должна поступить? Открыть упаковку таблеток и съесть все до одной? Достать бритву и перерезать себе вены? Приготовит веревку и табуретку… Но это самый глупый вариант. Кому он нужен? И кому я этим что докажу? Нет, я должна убедить Николая, что не виновата ни в чем, что он совершил непоправимую глупость, обвинив меня в измене. Он еще в ногах у меня будет валяться и умолять, чтобы я его простила. Значит, я должна жить, не просто должна, а обязана, чтобы правда восторжествовала».
Нина попыталась вспомнить, отыскать в памяти хоть одно событие на основании, которого, Николай решил, что она ему изменяла. «Да и с кем? С Григорием, мужем моей единственной сестры. После гибели на фронте нашего отца и смерти матери мы еще несовершеннолетними остались на этой земле одни — одинешеньки. Держались друг за друга, повзрослев, дружили семьями, встречали все праздники вместе. Я не отличала ее детей от своих. Все соседи завидовали нам. И вдруг, как снег на голову я беременна от Григория, как в это можно поверить? Нет! Не возможно! Надо что-то делать. Первое все рассказать Григорию. Пусть он поговорит с Николаем и объяснит ему, что это гнусная ложь!»— Нина прищурила глаза, на лице появилась злость, «выражение свекрови, явившейся последний раз, решительно поговоритьс пьющим зятем». Растерянность от услышанного постепенно проходила, в тоже время Нина чувствовала себя разбитой и почти больной. От душевного напряжения ей захотелось немедленно лечь, и, уткнувшись в подушку лежать ничего не видя и не слыша, забыть о той боли, которую нанес ей Николай.
«А что мне делать с беременностью? Что тут думать! Двух мнений быть не может, придется избавиться от будущего ребенка. Не могу представить, что будет, если он родиться, а отец от него откажется», — невольно в голове у Нины возникла мысль о расплате, о мести, потому что поняла, что никогда Николаю не расквитаться с ней за причиненную обиду. А если этот день когда-нибудь настанет, то слишком много воды утечет за это время. От этих мыслей ей стало еще тяжелее, обида душила ее.
Прошло несколько дней. Боль, причиненная Николаем, стала потихоньку утихать, но жажда мести наоборот возрастала, она не давала спокойно жить. Нина с нетерпением ждала прихода в гости Григория, ей хотелось рассказать о своей беде, а он как назло все не приходил. И все же этот день настал. Как всегда Нина хлопотала на кухне, готовила обед, ждала детей из школы, когда раздалось шарканье ногна крыльце, скрипнула дверь и, тяжело отдуваясь, будто нес что-то тяжелое в дом вошел Григорий и сразу произнёс.
— Вчера Мария ездила со сменой в деревню Татарская за клюквой, привезла почти полтора ведра. Я принес вам кастрюльку, приготовь морс ребятишкам, да и Николай с удовольствием попьет после баньки, вернувшись из рейса, — сказав так, он поставил кастрюлю на стол, скинул плащ, прошел в комнату и присел на стул, — Ну, как дела? Что нового? Почти неделю не был у вас, да и вы не ходили. Как здоровье? Никто не заболел?
— Да, нет, все вроде нормально со здоровьем, но у меня есть к тебе очень неприятный разговор. Ты только меня не перебивай, потом сам разберешься в создавшемся положении и поступишь, как знаешь. Должен же ты узнать, что сказал Николай о наших отношениях.
— О каких отношениях? Что ты имеешь в виду? У нас с тобой и отношения уже есть? Ты меня прямо огорошила такой новостью, — Григорий с удивлением и с насмешкой посмотрел на Нину, — Ты знаешь, на наши с тобой отношения мне намекал Николай, правда, туманно, я принял это за пьяный треп.
— Новость такая, Гриша. Я беременна и, как говорит Николай, в этом виноват ты.
Григорий широко раскрыл глаза, хотел что-то сказать, но не смог у него будто язык отнялся— явный признак нарастающего волнения, наконец, он пробормотал заикаясь.
— Я!Я виноват в твоей беременности?
Григорий выглядел смущенным и растерянным, словно его застали за каким-то недостойным занятием. Он как будто собирался покаяться и попросить прощения за поступок, которого не совершал. Прошло несколько секунд напряженной тишины. Лицо Григория вдруг исказилось, напряглось и вытянулось, глаза стали злыми.
— Как ты сказала? Николай обвиняет меня в твоей беременности? Что за глупость? Я считаю Николая своим другом, каким никаким родственником и наши отношения не должны вредить нашим семьям. Ну, я ему все выскажу, а если не поймет морду набью. Надо же такое придумать, и главное так обидеть тебя. Как теперь я буду в гости к вам ходить, терпеть не могу, когда кого-то незаконно обвиняют, — Григорий постепенно стал успокаиваться, но спокойствие, однако длилось недолго, — Как такая чушь могла прийти в голову николая? Догадываюсь. Что у трезвого человека на уме, то у пьяного на языке.
— Ладно, Гриша, ты успокойся. Вины твоей конечно нет, но с Николаем ты все же поговори по-мужски. В воскресенье будем отмечать именины младшенького Шурика, приходите вместе с Марусей обязательно. Только у меня просьба, без мордобоя, я знаю, ты в горячке можешь дров наломать, потом будешь каяться.
И вот наступило долгожданное волнительное воскресенье. Нина, как всегда, с утра хозяйничала на кухне, «стояла в почетном карауле у вечного огня», так она насмешливо называла каждодневную работу по приготовлению обедов для всей семьи. На крыльце затопали ногами. «Идут!»— она обрадовалась и испугалась одновременно. Глаза вдруг стали влажными, застыли в ожидании чего-то нехорошего. Вскоре, нагибая голову, словно мал
