глазах пляшут черти.
— У нас с тобой будет праздник, — он присаживается на край кровати.
Скидывает пиджак, закатывает рукава рубашки. Мышцы на предплечьях перекатываются под кожей. Почему-то это зрелище завораживает, и я не сразу соображаю спросить:
— Что ты собираешься делать?
— Для начала приготовить ужин, — он усмехается.
— И я должна составить тебе компанию? Прикованная к кровати?
— Именно, — кивает он. — Считай это компенсацией за испорченное свидание.
Дергаю рукой — наручники звякают о спинку кровати:
— А если я не хочу?
— А у тебя есть выбор? — он наклоняется ближе, обдавая меня запахом парфюма. — Либо так, либо я всё-таки звоню в полицию.
Закусываю губу. Он прав — выбора нет. К тому же… Что-то подсказывает, что он блефует насчёт полиции. Слишком уж веселится.
— Ладно, — сдаюсь я. — Но сначала сними наручники.
— Нет, — он качает головой. — Пока не докажешь, что не собираешься снова устраивать истерику.
— И как мне это доказать?
Он задумчиво склоняет голову:
— Для начала пообещай, что будешь хорошей девочкой.
От этого снисходительного тона внутри всё вскипает:
— Да пошёл ты!
— Не очень убедительно, — он встаёт. — Ладно, пойду готовить. А ты пока подумай над своим поведением.
Разворачивается и выходит из спальни, насвистывая какую-то мелодию. Невероятно! Он что, правда оставит меня так?
Из кухни доносится звон посуды, шум воды. Потом включается музыка — что-то джазовое. Этот псих действительно собрался готовить, пока я прикована к его кровати?
Время тянется невыносимо медленно. Пытаюсь устроиться поудобнее, но с прикованной рукой это непросто. В комнате темнеет — зимний день короток. Из кухни теперь доносятся аппетитные запахи.
— Эй! — кричу. — Ты там не забыл обо мне?
— Как можно? — доносится в ответ. — Ты готова быть паинькой?
Стискиваю зубы. Гордость требует послать его куда подальше, но здравый смысл… И этот запах с кухни…
— Да, — выдавливаю из себя.
— Что «да»? — в его голосе слышится смех.
— Я обещаю быть… хорошей.
— Девочкой, — добавляет он.
— Да чтоб тебя! Хорошей девочкой!
В дверях появляется его довольная физиономия:
— Вот видишь, можешь же, когда хочешь.
Подходит, звеня ключами от наручников. Отстегивает браслет от кровати, и приковывает его к другой руке.
— Так, на всякий случай, — подмигивает он.
Только сейчас замечаю, что на нём фартук. Почему-то это выглядит… сексуально?
Егор
Веду её на кухню, придерживая за локоть. Она упирается — гордая. Но наручники делают своё дело — приходится подчиняться. Не могу перестать разглядывать её украдкой: как прядь волос падает на лицо, как она нервно закусывает губу, как дёргает плечом от каждого моего прикосновения.
А ведь Кирилл просил просто присмотреть за квартирой. Типа полей цветы, забери почту. А тут… Но к черту Кирилла. Слишком интересно, чем всё закончится.
— Садись, — киваю на барный стул. — Будешь моей помощницей.
— Серьёзно? Так и представляю, как элегантно буду шинковать овощи, — она демонстративно гремит наручниками.
Наклоняюсь к ней, почти касаясь губами уха:
— А это чтоб не разбила посуду. Вдруг в твою голову взбредёт, пошвыряться в меня ещё чем-нибудь.
От неё пахнет ванилью. И ещё чем-то цветочным. Замечаю, как по шее пробегают мурашки от моего дыхания. Чёрт. Надо держать дистанцию.
— Что готовишь? — она пытается заглянуть в кастрюлю.
— Ризотто с морепродуктами, — достаю два бокала. — Вино?
— Нет, спасибо, я за рулём.
— Боюсь, сегодня ты никуда не поедешь.
Она вскидывается:
— То есть как это?
Чувствую, как внутри всё сжимается от предвкушения. Хочется дразнить её дальше, смотреть, как вспыхивают глаза.
— Вот так. Слышишь, как воет? — Киваю на окно, за которым метель превращает город в размытое белое марево. — Дороги заметает. К тому же… — Делаю паузу, наблюдая за её реакцией. — Ты мне должна.
— Я тебе ничего не должна.
— Нет? А кто устроил здесь сцену и сорвал мой вечер?
— Вечер с гостьей, — бурчит она, отводя взгляд. — Которая совершенно не в твоём вкусе.
Ого. А это уже интересно.
— Откуда такая уверенность? — подхожу ближе, упираюсь руками в стойку по обе стороны от неё.
Она сглатывает. В глазах мелькает что-то похожее на панику:
— Просто… она слишком… накрашенная. И эти… нарощенные ресницы
Не выдерживаю — смеюсь. Она тут же ощетинивается:
— Что смешного?
— Ты. Такая… непосредственная.
Хочется провести пальцем по её щеке, проверить, такая ли кожа нежная, как кажется. Но вместо этого отстраняюсь:
— Держи, — ставлю перед ней доску. — Порежешь помидоры.
— Как⁈
— Импровизируй, — подмигиваю.
Наблюдаю краем глаза, как она пытается справиться со скованными руками. Язык так и чешется подколоть, но молчу — слишком завораживает зрелище.
Волосы снова падают на лицо, она пытается сдуть их, морщит нос. Не задумываясь, протягиваю руку, заправляю прядь за ухо. Она замирает на полудвижении.
Твою мать. Что я творю?
— Я… эээ… соус проверю.
Отворачиваюсь к плите. В отражении на металлической поверхности вытяжки вижу, как она прикрывает глаза. Дышит чаще.
Изначальный план проучить её, поиздеваться немного рассыпается на глазах. Теперь я сам не уверен, чего хочу больше — довести до белого каления или…
— Ай! — её возглас заставляет резко обернуться.
— Что?
— Порезалась, — она сердито смотрит на палец.
Беру её руку — она пытается отдёрнуть, но наручники мешают. Рассматриваю порез:
— Жить будешь.
— Спасибо, успокоил.
Провожу большим пальцем по её ладони. Она вздрагивает.
— Щиплет? — спрашиваю хрипло.
Качает головой. Не отрывает взгляда от наших рук.
Кровь стучит в висках. Надо отпустить. Сейчас же. Но пальцы не слушаются.
Тянусь за салфетками и задеваю локтем бокал. Тёмно-красная жидкость выплескивается прямо на её белую блузку. Ткань мгновенно пропитывается, обрисовывая контуры кружевного белья.
Твою. Мать.
Она судорожно вздыхает, опуская взгляд. Капли вина стекают по ткани, и я не могу оторвать глаз от этой картины. В горле пересыхает. Знаю, что нужно извиниться, предложить полотенце, что-то сделать… Но могу только стоять и смотреть, как тонкая ткань становится практически прозрачной.
Аня
Яркое бордовое пятно расплывается по моей любимой блузке. Смотрю как загипнотизированная, как вино впитывается в тонкую ткань, делая её предательски прозрачной. Чувствую, как краска заливает лицо — белый хлопок теперь не скрывает абсолютно ничего. Ну почему именно сегодня я решила надеть этот кружевной комплект?
Егор стоит непозволительно близко. Его дыхание щекочет макушку, когда он наклоняется, разглядывая масштаб бедствия. От его близости по коже бегут мурашки. Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Плохая идея — его парфюм кружит голову.
— Я… — он прочищает горло. — Сейчас что-нибудь придумаем.
Скрывается в спальне, оставляя меня наедине с бешено колотящимся сердцем. Что происходит? Почему я не злюсь, не кричу, не требую немедленно освободить меня? Почему вместо
