Арсен шагнул навстречу, и она тут же отвернулась, обхватив себя руками. Глаза отвела, а он, наоборот, разглядывал ее открыто и жадно. Соскучился. Господи, как же он, оказывается, соскучился…
А еще он испугался. Дико боялся ее потерять. Их обоих.
Кравченко говорил о режиме, о питании и об обязательных прогулках. Все это Арсен в полном объеме прослушал вчера, но пускай послушает Агата. А он пока полюбуется на выбившиеся из прически локоны, которые завиваются на нежной шее. И как тут удержаться и не прикоснуться губами…
— Ты все услышал, Арсен?
Ямпольский кивнул и подошел к Агате вплотную.
— Да, спасибо, Гена, мы тебя поняли.
Она уперлась ему в грудь локтями.
— А ты меня поняла, Агатка? — повернулся Кравченко. — Если что не так, сразу пиши мне. Или звони. Или садись в такси и приезжай. Погоди, у тебя же телефона нет…
— Уже есть. И твой номер туда внесли, Гена, она обязательно тебе напишет, — сказал Арсен, взял Агату за запястья и замкнул их на своей шее. — Все, Агата, держись, теперь только так.
Она вспыхнула и отпрянула, но он поднял ее на руки и крепко прижал к себе. Уже не упрешься руками, ей только и оставалось, что держаться за его плечи. А он нес ее и жалел, что машину подогнали к самому входу.
Он бы до самого дома так шел, сколько тут по трассе, а Агатка совсем легенькая. Зато можно лицо в волосах топить периодически, замирая от такой желанной близости. Причем, совершенно безнаказанно, она же отвернулась, а сама вся в его руках, от этого совсем крышу сносит. Такая обиженная девочка…
Из машины когда доставал, она даже отбиваться попыталась, но Арсен только усмехнулся. Снова руки на своей шее сомкнул, подхватил и до комнаты донес, пока она отворачивалась. Зато руки уже не убирала, пусть не обнимала, просто с плеч свесила, но ему и этого было достаточно.
Кто знает, когда у него еще будет шанс даже просто прикоснуться? Чутье подсказывало, что не так скоро, как хотелось, а насчет остального Кравченко достаточно четко очертил временные рамки. Так что, похоже, ближайшее будущее и правда целиком у Арсена в руках, как бы двойственно это ни звучало.
***
— Арсен Павлович, салфетки! — Ксавьер догнал его и положил на поднос бумажные салфетки. Ямпольский благодарно кивнул и направился по лестнице вверх.
Хоть бы не споткнуться вместе с завтраком, не видно же ничего, как они ходят с этими подносами? Он всегда с вниманием относился к труду обслуживающего персонала, а тут официантов прямо зауважал.
Для того, чтобы справиться с утренней тошнотой, Кравченко посоветовал Агате съедать что-нибудь легкое, не поднимаясь с постели. Арсен с утра явился на кухню, Ксавьер уже приготовил овсянку с курагой и тертым яблоком, тосты, вареное яйцо, масло, три вида варенья, чай и нарезанный ломтиками лимон. Вручил Ямпольскому поднос, еще и показал, как лучше держать.
Вчера Агата довольно сносно поужинала, Ксавьер приготовил ей куриную грудку с рисом. Она отламывала ломтики мяса, макала в соль и ела. Арсен не видел, это ему доложил Алексей — они вдвоем там толпились с шеф-поваром. А вот завтрак Ямпольский никому уступать не собирался.
Чай был налит в чайник, овсянка выложена в тарелку, тосты сервированы горкой, а вот яйцо не давало Арсену покоя. В серебряной подставке, оно угрожающе возвышалось посреди подноса и вполне могло свалиться на пол от неосторожного движения. А как его потом поднять, когда руки заняты? Нет, растяжка у Ямпольского, конечно, неплохая, но он же не обезьяна, чтобы ногой взять яйцо. Да и в носках это наверняка неудобно, если не сказать, нереально. Скользит… А чтобы их снять, куда-то придется девать поднос…
В общем, оказавшись у двери, Арсен облегченно вздохнул. И только потом понял, что дверь закрыта, руки заняты подносом, а поставить его некуда. Теперь точно без ног не обойтись, хорошо, что дверные ручки он в свое время додумался не круглые поставить, как знал…
Арсен крепче сжал поднос и, перенеся вес на одну ногу, осторожно поддел коленом ручку. Яйцо опасно накренилось, и он поспешно выровнял поднос. Дверь открылась, Ямпольский облегченно выдохнул и мысленно пообещал выписать премию всему персоналу. За ловкость рук.
Поставил поднос на стол и подошел к кровати. Агата еще спала, бретель сорочки соскользнула, оголяя спину, и Арсен подавил невольное желание прижаться губами к атласной коже. Сразу вспомнилось, какая она нежная и теплая. Стоял и вслушивался в ровное дыхание. Смотрел, как вздрагивают во сне ресницы.
Она как почувствовала, открыла глаза и тут же свернулась клубком, натягивая одеяло по самую макушку. Мерзнет, или прячется? Скорее, второе, сегодня день обещает быть жарким.
— Доброе утро, Агата, — присел Арсен на краешек кровати и отогнул край одеяла.
***
Арсен касается рукой, а меня даже через одеяло пробирает. Не могу, когда он так близко, это пытка самая настоящая. Лучше его не видеть, не слышать, чем так, когда она смотрит на меня, как на больную.
Вчера, когда забирал меня из клиники, я не могла поднять глаза, его взгляд прожигал насквозь. Я уже знала, что он прогнал Ирму, он извинился, сказал, что сожалеет, а у меня перед глазами сцена, как он меня за волосы держит, пока я над умывальником корчусь.
Ужасно, когда мужчина видит женщину в таком состоянии, но еще хуже, когда он потом мучается от чувства вины. Я понимаю, что не из-за меня, а из-за ребенка, и от этого становится еще хуже.
— Доброе утро, Агата, — его голос негромкий, а пробирает до самой глубины. Как у него так получается?
Натягиваю снова одеяло, чтобы не поддаваться, хотя больше всего хочется, чтобы он лег рядом, обнял крепче — так как вчера прижимал, когда я оттолкнуть его пыталась. Если честно, я для того и упиралась…
— Агата, я был в больнице у Януша.
Замираю. Мой брат, я ничего о нем не знаю. Вчера уже было поздно им звонить, я собиралась связаться с мамой сегодня. Неужели что-то случилось, и ему стало хуже?
— Чшш-ш, тихо, тихо, — останавливает меня Арсен, когда я пытаюсь встать, и удерживает мою голову на подушке, — тебе нельзя делать резких движений. Нужно что-то съесть, пока ты лежишь, помнишь? Я принес тебе завтрак.
От напоминания о завтраке меня начинает подташнивать. Если бы вскочила, точно пришлось бы бежать к умывальнику.
— Агата, — Арсен снова отворачивает одеяло, чтобы мне было лучше слышно. Это совершенно лишнее, его голос и так проникает в каждую клеточку моего тела, которое творит со мной вовсе не то, что положено испытывать беременной женщине. — Мне очень понравился Януш, он такой взрослый и рассудительный мальчишка. Он спрашивал о тебе, он очень скучает, и я за это тоже хочу извиниться. Я не понимал…
Его голос срывается, он замолкает. А я как раз понимаю… Дальше он говорит прерывисто, его рука сжимает одеяло и касается моей обнаженной кожи, отчего кажется, будто там ожог.
— Его готовят к отправке в Германию, я выбрал другую клинику, у них лучше условия, после операции Януш пройдет дополнительный курс реабилитации, и потом мы попробуем снять его с инсулина. Я сделаю все, чтобы твой брат поправился, Агата, а ты сделай все, чтобы мой сын родился.
На глаза наворачиваются слезы, но Арсен наклоняется ко мне, и я быстро их смаргиваю. Он молчит, а потом добавляет:
— Наш. Наш с тобой сын. А я тебе помогу. Давай, повернись ко мне и покажи пальчиком, чего тебе хочется. Ксавьер постарался с утра для вас обоих.
Это звучит так трогательно, что я чуть ли не реву. Понимаю, что он говорит обычные сентиментальные глупости, во всем виноваты гормоны, но удержаться очень сложно. А еще, это очень приятно слышать от отца моего ребенка, даже если он так говорит только ради малыша.
Осторожно поворачиваюсь в кровати, не поднимая головы. Поднос стоит рядом на столике, никаких раздражающих запахов нет, наоборот. Тосты вкусно пахнут поджаренным хлебом. Вижу ломтики лимона, присыпанные сахаром, и рот наполняется слюной.
