Как правило, взгляд черных мексиканских глаз тяжелый, почти безжизненный, порою враждебный, порою приветливый, часто в них пылает огонь индейского фатализма, вспыхивают искры индейской врожденной готовности к смерти.
Если не очень вникать, то Доминго Ромеро был типичным мексиканцем с тяжелым, загорелым, длинным лицом, чисто выбритым, на котором выделялись крупные выпяченные губы. Глаза у него были черные и с тем самым индейским взглядом. Однако в безнадежном взгляде иногда загоралась искра то ли гордости, то ли уверенности в себе, то ли бесстрашия. Всего лишь искра в глубине безмерной черной безысходности.
Эта искра отличала его от всех остальных. Она привносила живость и восприимчивость в его натуру и придавала ему привлекательность. Носил он черную шляпу с низкой тульей вместо привычного для мексиканцев громоздкого сомбреро, и вообще его одежда была из более тонкого материала и более изящная. Молчаливый, необщительный, почти незаметный на фоне окружающей природы, он был замечательным проводником с поразительно быстрой реакцией, позволявшей предвидеть возможные трудности. К тому же, он умел готовить и, склонившись над костром, ловко что-то подправлял длинными загорелыми пальцами. Единственным его недостатком была замкнутость, он не желал болтать попусту и быть уютным дополнением к прогулке.
— Нет, только не Ромеро, — говорили евреи. — Из него слова не вытянешь.
Туристы приезжали и уезжали, но редко заглядывали в душу мексиканца. И никто не замечал искру у него в глазах, потому что все они были недостаточно чуткими.
А вот Принцесса заметила однажды, когда он был у нее проводником. Она ловила в каньоне форель, мисс Камминс читала книжку, лошади были привязаны к деревьям, а Ромеро насаживал на крючок муху. Насадив, он подал Принцессе удочку и посмотрел на нее. Вот тогда-то она и заметила искру в его глазах. И тотчас поняла, что он джентльмен, что его «демон», как говорил ее отец, был хорошим демоном. С той минуты ее отношение к нему переменилось.
Он помог ей влезть на скалу над тихой заводью за тополиной рощей. Было начало сентября, и, хотя в каньоне уже чувствовалась осенняя прохлада, клены еще не пожелтели. Принцесса стояла на каменном возвышении, маленькая, однако безупречно сложенная, в мягком сером тесно облегающем свитере и таких же серых бриджах, в черных башмаках, и пушистые каштановые волосы выбивались из-под серой фетровой шляпки. Женщина?
Не совсем. Дитя эльфов, взобравшееся на камень в диком каньоне. Она отлично умела управляться с удочкой. Еще отец обучил ее этому искусству.
Ромеро, в черной рубашке и свободных черных штанах, засунутых в широкие черные сапоги для верховой езды, удил рыбу немного ниже по течению. Шляпу он положил на каменный выступ за своей спиной, а сам наклонился вперед, глядя на воду. Он поймал трех форелей. Время от времени Ромеро посматривал в сторону изящной фигурки Принцессы. И понял, что рыба у нее не ловится.
Вскоре он отложил свою удочку и подошел к Принцессе. Придирчиво осмотрел ее удочку и место, на котором она стояла. Без лишних слов показал, куда перейти, и протянул ей загорелую крепкую руку. Потом, отойдя на пару шагов, все так же молча прислонился к дереву и стал наблюдать. Он таким образом помогал ей. Принцесса поняла это, и ее охватила дрожь. Почти сразу ей улыбнулась удача. Через две минуты она вытащила большую форель. Принцесса оглянулась, глаза у нее блестели, на щеках заиграл румянец. Когда их взгляды встретились, Ромеро поздравил ее улыбкой, которая осветила его загорелое лицо, неожиданно сделавшееся на удивление безмятежным.
Принцесса знала, что это он помог ей. В его присутствии она ощущала непривычное мужское внимание, какого не знала прежде. Щеки у нее разгорелись, голубые глаза потемнели.
Потом она сама стала искать его общества, чтобы вновь ощутить тот непривычный темный луч мужского внимания, словно идущий из груди, из сердца. Ничего такого ей не приходилось прежде испытывать.
Между ними возникло некое подобие молчаливого взаимопонимания. Принцессе нравился голос Ромеро, нравилась его внешность, нравилось, когда он приближался к ней. Родным языком Ромеро был испанский, и на английском, которому выучился позднее, он говорил медленно, как бы с опаской и с печальной заунывной звучностью, свойственной испанскому языку. Этого мексиканца отличала изысканная опрятность — чисто выбритое лицо и аккуратно подстриженные сзади густые волосы, длинноватые впереди. Отличная черная кашемировая рубашка, широкий кожаный пояс, широкие черные штаны, заправленные в расшитые ковбойские сапоги были даже элегантными. Никаких пряжек, никаких серебряных колец и прочих украшений. Только на сапогах, украшенных по верху белой замшей, было немного вышивки. Ромеро был не только стройным и элегантным, но еще и очень сильным.
В то же время, стоило ему оказаться рядом, она, как ни странно, чувствовала, что ему осталось недолго жить. Наверное, он тоже был влюблен в смерть. Так или иначе, но это ощущение делало его «приемлемым» для Принцессы.
Несмотря на крошечный рост, принцесса была отличной наездницей. На ранчо ей дали ладную гнедую кобылу, великолепного окраса, с сильной широкой грудью и хорошо прогнутой спиной, что говорило о ее резвости. Звали лошадь Пижмой. Единственным ее недостатком было то, что свойственно всем кобылам: она могла в любую минуту заартачиться.
Каждый день Принцесса в сопровождении мисс Камминс и Ромеро отправлялась на конную прогулку в горы. А однажды они уехали на несколько дней, прихватив с собой двух приятелей.
— По-моему, лучше, — сказала Принцесса, обращаясь к Ромеро, — когда мы втроем.
В ответ он улыбнулся ей своей мимолетной светлой улыбкой.
Как ни странно, ни один белый мужчина не умел быть таким внимательным, не умел помочь — на расстоянии и без слов — если у нее не клевала рыба или она уставала от верховой езды, или Пижма вдруг чего-то пугалась. Ромеро же, словно из глубин своего сердца, посылал ей темный луч помощи и поддержки. Ни с чем подобным Принцессе прежде не приходилось сталкиваться, и ее это очень волновало.
А еще была улыбка, от которой морщилось его лицо и обнажались крепкие белые зубы. Лицо становилось похожим на карикатурные маски варваров. В то же время на нем появлялось страстность, отражение темного порыва души, и она вновь чувствовала себя настоящей Принцессой.
А еще была яркая, скрытая от других искра в глазах, которую она видела, и она знала, что он знал об этом. Они с деликатной осторожностью, без слов, признали друг друга. И Ромеро был не менее деликатен, чем Принцесса.
