— Нет, — сказала она, поворачиваясь к нему лицом. Они стояли почти вплотную друг к другу. Она вдохнула исходящий от него запах и почувствовала, как беспомощно екает ее сердце. — Не извиняйся передо мной. Ты просто дразнишь меня, но я сильная женщина. Верно? Ты научил меня быть сильной.
— Ты всегда была сильной. В глубине души. Ты просто не хотела об этом вспоминать. — Лукас обнял ладонями ее лицо. — Я восхищался тобой с самого начала… И… если я не дразню тебя, Жен?
В ее душе вспыхнула искорка надежды, но она попыталась отмахнуться от нее. Лукас всегда отвергал любовь. Вероятно, он приехал сюда, чтобы повидаться с ней в последний раз. Потому что реальность часто убивает все нелепые и фантастические мечты.
Женевьева посмотрела ему в глаза, боясь надеяться. Ей было ненавистно это чувство.
— Тебе снятся хорошие или плохие сны? — спросила она.
Он закрыл глаза и притянул ее к себе:
— Как ты можешь спрашивать?
— Я… я не знаю. Я спросила потому, что… — Она запнулась.
«Потому что я люблю тебя, но не могу тебе об этом сказать. Потому что я не хочу быть одной из тех женщин, об отношениях с которой ты будешь сожалеть всю жизнь».
— Может быть, ты спрашиваешь потому, что я идиот? Потому что я скрывал от тебя правду? Я всегда сторонился чувств. Но, познакомившись с тобой, Жен, расставшись с тобой… Я понял, что бегу от жизни. Когда ты улыбаешься, мой мир оживает. Когда ты смеешься, мир вокруг становится в тысячу раз лучше. Жен, ты пробудила во мне желание рискнуть и не отказываться от чувств.
Женевьева открыла рот, но смогла только растерянно промолвить:
— Лукас?..
Он поднял руку:
— Ты ничего не должна говорить, если не хочешь. Ты не обязана меня любить. Я смирюсь, если ты меня не любишь. Но я люблю тебя! И я больше никогда не буду прежним. Меня изменила ты.
Она едва сдерживала слезы, хмурясь.
— Значит, тебе все равно, люблю я тебя или нет? — Женевьева увидела, как он глубоко вздохнул, повернул голову в сторону и открыл рот, чтобы ответить. Но она прижала пальцы к его губам и прошептала: — Не лги мне. Я тебя люблю, и меня убивает разлука с тобой. Ты не должен лгать.
Закрыв глаза, он так крепко прижал ее к себе, что она едва могла перевести дыхание.
— Хорошо, потому что я так тебя люблю, что не могу жить. Расставание с тобой для меня пытка.
— Хуже, чем пытка, — подтвердила она.
— Я не хотел тебе навредить. Я знаю, как для тебя важна независимость.
Женевьева слегка отстранилась от него и посмотрела в его глаза:
— Да, но рядом с тобой все изменилось. Ты вернул мне смысл жизни, и я готова быть с тобой. Рядом с тобой мне удастся оставаться независимой и сильной.
Улыбка, какой Женевьева никогда не видела, осветила лицо Лукаса. Он страстно поцеловал ее в губы.
— Ты прекрасная, замечательная… и… я не могу поверить в то, что ты меня любишь, — оторвавшись от ее губ, проговорил он.
— Я не могу поверить в то, что, наконец, призналась тебе в этом. Я могу кричать о своей любви к тебе, забравшись на крышу дома! — Женевьева поднялась на цыпочки и поцеловала уголок его рта.
— Означает ли это, что ты выйдешь за меня замуж?
— Выйду прямо сейчас. Пока ты меня не разлюбил.
— Я никогда не позволю тебе сомневаться в моей любви. Кстати… — Он преклонил колено. — Я не захватил кольцо. Я ехал сюда, обещая себе не раскрывать тебе своих чувств.
Женевьева шутливо подбоченилась:
— Мне бы очень не понравилось, если бы ты не раскрыл мне своих чувств. Лукас, Лукас, я так рада, что ты мне сказал!
— Похоже, я просто не мог сдержаться.
Она наклонила голову и хитро на него посмотрела:
— И это говорит мистер Самоконтроль?
Он улыбнулся:
— Похоже, ты заставила меня забыть и о дисциплине, и о самоконтроле.
— Хорошо. — Она коснулась ладонями его груди. — И мне не нужно кольца. Я получила все, что хотела.
Он усмехнулся:
— Ты изумительная и неповторимая, и я намерен подарить тебе огромный бриллиант. Ты сможешь убрать его в футляр, если захочешь, но я обязательно должен его тебе подарить. И все же, хотя у меня нет с собой кольца, я привез нечто, что тебе понравится.
Он вытащил из кармана коробочку. Она была больше футляра для кольца. Открыв ее, он достал оттуда очень маленький и изящный посеребренный замок и протянул его Женевьеве.
Женевьева сразу узнала свою вещицу.
— Лукас, где ты ее нашел? — Она взяла замок, сунула палец в отверстие на донце и достала оттуда серебряный наперсток. — Я сто лет его не видела! Я думала, он потерялся…
— Я нашел его на выставке работ твоих родителей в Австрии. Мне было достаточно взглянуть на вещицу, чтобы понять — она сделана тобой. Я прав?
Она кивнула:
— Мой отец считал, что я сделала удивительную вещь.
— Вероятно, она так понравилась ему и твоей матери, что они решили включить ее в свою коллекцию. Это доказывает, что родители в действительности признавали у тебя талант.
По ее щеке скатилась слеза.
— Жен, прости! — Лукас вытер слезинку с ее щеки.
Она вздрогнула и придвинулась к нему ближе.
— Не извиняйся. Я не грущу.
— Тогда что же, любовь моя?
— Я сильная. Я независимая. Я способна справиться с проблемами.
Он выгнул бровь:
— Ты забыла одну деталь.
— Я забыла две детали. Меня любит самый замечательный мужчина в мире, и я его люблю. Теперь могу я задать тебе вопрос, Лукас?
— Спрашивай.
— Когда ты снова меня поцелуешь?
Он рассмеялся:
— Немедленно.
Прошло три месяца с тех пор, как Лукас и Женевьева поженились. Все это время они путешествовали по миру, работали и создавали второй приют «Дом Энджи». Но сегодня они вернулись в Чикаго, где купили дом, и Женевьева — его прекрасная, замечательная Женевьева! — оказалась в своей стихии, в студии, где создавала удивительные предметы искусства.
— Лукас, я должна тебе кое-что показать, — сказала она.
Он повернулся с улыбкой на лице, будучи уверенным, что она покажет ему изделие из хрупкого стекла. Вместо этого она протянула ему листы бумаги.
— Это рисунки и письма от жительниц нашего приюта в Чикаго, — произнесла она. — И…
Лукас нахмурился. Женевьева не была неуверенной в себе женщиной. Однако, подняв глаза, она посмотрела на него нерешительно.
— А это особенный документ. — Она протянула ему лист бумаги с прикрепленной к нему фотографией. На ней была хорошенькая женщина с девочкой примерно одиннадцати лет. На лице женщины не было резко бросающегося в глаза шрама, так как она повернулась к фотографу другой стороной лица. Под фотографией была приписка:
