Она развернулась и, спотыкаясь, побежала вниз с холма, на который они поднялись.
Кон подхватил ее, когда она подвернула лодыжку и начала падать. Он держал ее до тех пор, пока она не выплакала все слезы, насквозь промочив ему рубашку. Опять он все сделал не так. Он надеялся, она будет счастлива провести с Беатрикс целое лето вместо какой-то жалкой недели. И упомянул о браке. То, что он никогда не перестает думать об этом, не означает, что Лоретта разделяет его мнение. Но ненавидеть его она не может. Это было бы слишком жестоко.
— Ты все спланировал, да? — резко спросила она. — Сначала разорил брата, потом подкупил Беатрикс. Что ж, в этот раз ты не получишь то, что хочешь, Коновер.
Он почувствовал, как задергался мускул на щеке.
— Я никогда не имел того, чего хочу!
— Ты мог отказать мистеру Берриману.
Он хотел сказать. Намеревался. Но когда двенадцать лет назад он пришел в банк Берримана со шляпой в руке, ему выдали голые факты, и еще больше он узнал, когда мистер Берриман вернулся вместе с ним в Гайленд-Гроув. Глупец, он думал, что может сотворить чудо и избежать неизбежного. Но урожай погиб, а сроки выплат поджимали, и подробности его будущего в течение десяти лет писались на банковских чеках. Кон помнил свое отчаяние, как будто это было вчера. В тот день ему пришлось отказаться от своей жизни. От жизни с Лореттой. Но, будучи молодым девятнадцатилетним, парнем, он не видел иного пути.
Теперь он полон решимости объясниться, если это хоть как-то возможно.
Кон убрал руки с ее плеч.
— И что бы тогда было с моими арендаторами? Целых две деревни, черт побери!
— Вы сделали свой выбор, милорд. — Лоретта вытерла лицо дрожащей рукой. Он никогда не видел ее такой разгневанной. И она по-своему права. Они могли тогда вместе убежать. Но смог бы он примириться со своей совестью? А она? Он снова привлек ее к себе:
— Послушай себя, Лоретта. Ты забыла о своей роли во всем этом. Одно твое слово, и я бы бросил Марианну у алтаря. Одно слово. Вздох. Я все время надеялся, что ты скажешь что-то, сделаешь что-то. Но тогда ты молчала. Ты знала, что я делаю то единственное, что мог сделать. Твоя сила придала мне сил пройти через это.
Она не встречалась с ним взглядом.
— Тогда я не знала о Беатрикс.
— Как и я, любовь моя. И теперь знаю только благодаря Марианне. Ты бы ни за что не сказала мне. — Он увидел, как ее бледные щеки вспыхнули. — Марианна проявила удивительную доброту к нам обоим, написав то письмо, ведь она должна была ненавидеть меня за то, что я бросил ее одну с ребенком.
Лоретта покачала головой:
— Она любила тебя.
— Невозможно. Я спал с ней не больше месяца. Я почти не разговаривал с ней, избегал ее, как только мог. Я был отвратительным мужем, уверяю тебя.
— Не имело значения. Она сама говорила мне, что любит тебя. Она даже восхищалась твоей гордостью.
— Моя гордость стоила мне сына. — Кон отпустил ее и сам начал вышагивать туда-сюда. — Мы не можем, как бы сильно ни хотели, изменить прошлое.
— Как не можем вернуться к нему, Кон. Я никогда не выйду за тебя.
Он остановился:
— Почему?
— Я больше не та беспечная девочка. А ты не наивный мальчик. Подумай, что ты сделал, чтобы привезти нас сюда, Кон, и скажи, разве ты не самый безжалостный из людей?
— А чего ты хотела от меня, Лори? Чтоб я притворялся, что не люблю тебя?
— Если б ты любил меня, то не угрожал бы таким позором. Ты сделал меня своей любовницей.
— Только потому, что ты наотрез отказалась выйти за меня.
— Я могла бы согласиться. После приличествующего периода траура. Как только мы пришли бы к какому-нибудь соглашению относительно Беатрикс.
Кон дивился на нее. Она выглядела сейчас такой спокойной, хотя всего несколько минут назад горько рыдала у него на плече. И всегда была такой невозможно упрямой. Этот последний год она всеми правдами и неправдами избегала его, устремляя свой небесно-голубой взгляд куда-то над его правым ухом, когда им случалось встретиться лицом к лицу. — Выскальзывала в двери, как только выясняла, что он присутствует среди гостей. В качестве защиты окружала себя хихикающими женщинами. Если бы он был терпелив, смог бы завоевать ее? Ему казалось, он и так терпел слишком долго. Ее отняли у него на целых двенадцать лет.
Он проглотил свою пресловутую гордость и заглянул ей в лицо:
— Скажи, что я должен сделать, Лори.
— Если б я знала! Ты говоришь, дети здесь уже неделю? — Она снова села на траву. — Они знакомы по коротким летним визитам Беа. Не близко, разумеется. Должно быть, все это кажется им очень странным. Что ты им сказал?
— Только что каникулы они проведут в Йоркшире, а не в Дорсете. Ремонт проводится в обоих наших домах, и, как сосед, я пригласил тебя и Беатрикс пожить с нами здесь. И это правда. Ты же знаешь, в Винсент-Лодж сейчас все вверх дном. А в Гроуве всегда требуется что-то сделать, и я этим занимаюсь. — Он сел с ней рядом.
Вдруг на лице Лоретты отразился ужас.
— Ты ведь не думаешь, что мы будем спать вместе в этом доме?
Кон улыбнулся:
— Нет, конечно. Почему, по-твоему, в Лондоне я был таким похотливым дьяволом? Я знал, что как только мы приедем в Стенбери-Хилл, нам придется изображать из себя старых добрых друзей. Я бы никогда не запятнал тебя перед ними. Вообще-то я надеялся ухаживать за тобой.
— И использовать для этого Джеймса с Беа!
— Ну да. Думаю, они были бы рады нашему счастью.
Лоретта нахмурилась:
— Насчет Джеймса я не так уверена. Он был искренне привязан к Марианне. Она была отличной матерью.
Кон вздохнул. Он это знает и рад этому, но в глубине души все еще не мог подавить в себе желания подвергать анафеме все, исходящее от Берриманов.
— Я знаю. Но ты тоже будешь отличной матерью. Он испытывает к тебе очень нежные чувства.
— Я же сказала, что не выйду за тебя. И я это абсолютно серьезно. — Она тяжело вздохнула: — При сложившихся обстоятельствах я считаю оправданным разорвать наше соглашение. Ты поставил меня в ужасное положение, Кон. И я не могу провести здесь все лето, делая вид, что между нами все нормально.
— Наверное, ты права. Но дай мне неделю, Лори… Потом можешь увезти Беатрикс назад в Корнуолл, если пожелаешь. Я лишь хотел как лучше. Ты не можешь представить, как сильно я… — Он осекся. Нет смысла понапрасну сотрясать воздух.
— Благими намерениями выстлана дорога в ад, — сказала Лоретта.
— Я признаю поражение, — произнес Кон.
Нет. Он не может. Ни за что. Но, похоже, это то, что Лоретта хочет услышать. Он выдавил улыбку.
— Мы будем вежливыми старыми друзьями, не более. Я уничтожу долговые расписки твоего брата, как только вернусь в Лондон, или отправлю их тебе, если ты не веришь, что я сделаю все как надо. — Он поднялся и протянул руку: — Идем, посмотрим на детей. Они, наверное, там напроказничали.
