— Благими намерениями выстлана дорога в ад, — сказала Лоретта.
— Я признаю поражение, — произнес Кон.
Нет. Он не может. Ни за что. Но, похоже, это то, что Лоретта хочет услышать. Он выдавил улыбку.
— Мы будем вежливыми старыми друзьями, не более. Я уничтожу долговые расписки твоего брата, как только вернусь в Лондон, или отправлю их тебе, если ты не веришь, что я сделаю все как надо. — Он поднялся и протянул руку: — Идем, посмотрим на детей. Они, наверное, там напроказничали.
— Беатрикс не проказничает.
Кону показалось, что в голосе Лоретты прозвучало едва уловимое разочарование.
— Зато Джеймс, насколько я знаю, проказничает за двоих. Отчеты, которые я получаю из школы, — достаточное тому свидетельство. — Он спустился ниже по склону и подобрал ее шляпу. — Истинная благовоспитанная леди непременно должна быть в шляпе. Даже если последняя несколько помята.
Лоретта расправила поля шляпы и надела ее.
— Терпеть не могу шляпы.
Кон вспомнил о целой дюжине шляп, которую купил для нее.
— Я хочу, чтоб ты оставила себе свой гардероб, что бы там ни было, Лори. Это самое малое, что я могу сделать.
Она фыркнула, но спорить не стала.
Они молча спускались к дому. Кон размышлял, как он мог так ошибиться — снова. Это уже становилось чем-то вроде привычки, и он больше не мог сослаться ни на глупость молодости, ни на идеализм. Он уже не двадцатилетний юнец, доведенный до крайности бедностью, отчаянно пытающийся доказать свою независимость единственным доступным способом — бегством от жизни.
Несмотря на подозрения Лоретты, он не какое-то беспринципное чудовище, каким она его считает. Ее брат, Чарли Винсент, сам вырыл себе яму, без помощи Кона, и невозможно было не воспользоваться ситуацией. Он чувствовал, что шантажом вынудить Лоретту стать его любовницей — единственный выбор, принимая во внимание ее надменное игнорирование как его предложения, так и его самого в течение всего этого года.
Эти недели, которые они провели вместе, были бесподобны. Снова заполучить Лоретту в свои объятия, ласкать нежную кожу, целовать прелестные губы и погружаться в ее сладостный жар было его давней мечтой. Если она не проявляла особого энтузиазма, когда он пытался вовлечь ее в обычный разговор, то это компенсировалось тем, как она использовала свой язычок в постели. Он надеялся, что жизнь здесь, на ферме Стенбери-Хилл, поможет вернуть непринужденность и легкость в их отношения, но теперь эта надежда разбилась на мелкие осколки. Он искоса взглянул на нее и отметил вызывающе вздернутый подбородок. Неделя с ней в таком настроении может оказаться слишком длинной.
Но, черт побери все на свете, он добьется своего, чего бы это ему ни стоило. Пусть прошлое он изменить не может, зато имеет некоторое влияние на настоящее. Он знает — знает, — что она по-прежнему любит его, что бы ни говорила. У него есть неделя. Если исключить сон, то это сто часов, чтобы ухаживать за ней. Что ж, считать он умеет не хуже ее.
К тому времени, когда они ступили на выложенный камнем двор, Томас уже подогнал лошадей к входной двери. Никто не вышел их встречать. Кон толкнул выкрашенную черной краской дверь и с трудом сдержал порыв подхватить Лоретту на руки и внести через порог. Это не медовый месяц, и у них его, похоже, никогда не будет.
Выложенный плитками пол холла был чисто вымыт, а на полированном столе красовалась ваза с полевыми цветами. В доме пахло пчелиным воском и лавандой — верный признак того, что Сейди в доме. Никакие насекомые не ползали по полу и стенам — в целом небо и земля в сравнении с тем последним разом, когда он жил здесь прошлой осенью.
Томас принес из кареты багаж и пошел позаботиться о лошадях. Лоретта вся была на взводе. Она стояла поближе к открытой двери, словно готовилась сбежать, и выглядела бледной и больной.
Кону хотелось заключить ее в объятия, но он старался вести себя сдержанно.
— Полагаю, ты хочешь посмотреть свою комнату, прежде чем мы увидимся с детьми?
В доме было слишком тихо, чтобы предположить, что где-то здесь двое одиннадцатилетних детей и их воспитатели. Лоретта кивнула, и Кон повел ее наверх по центральной лестнице, сделанной из массивного крепкого дуба. Он приостановился возле эркера, чтобы окинуть взглядом поле и надворные постройки позади дома, но не увидел никакого движения.
На верху лестницы они свернули налево и прошли по широкому, застеленному новым ковром коридору до конца дамского крыла. Он велел Сейди поместить Лоретту как можно дальше от него.
Дедушку и бабушку Кона по материнской линии Господь благословил несколькими детьми, но никто не выжил, кроме матери, да и ей было суждено умереть молодой. Кон уже пережил обоих своих родителей почти на десять лет и планировал дожить до того светлого дня, когда Лоретта все-таки согласится выйти за него замуж. Возможно, когда-нибудь этот дом наполнится и другими их детьми. Если же его план провалится, он отпишет дом Лоретте с последующей передачей его дочери. Они обе — и Лоретта, и Беатрикс — будут независимы. Скоро ферма начнет приносить доход, и Лоретта больше никогда не будет на милости своего беспечного братца. И будет далеко от Гайленд-Гроув. Если она не выйдет за него, то для него будет слишком болезненно сознавать, что она живет по соседству.
Лоретта ничего не сказала, окинув взглядом комнату, оклеенную бело-голубыми обоями, так сильно отличающуюся от ее экзотической спальни на Джейн-стрит. Кон пытался воспроизвести для нее традиционный сельский дом, и, судя по всему, управляющий строго следовал всем его указаниям. Глиняные китайские кувшины выстроились на каминной полке, некоторые с полевыми цветами. Кон надеялся, что и Беатрикс приложила к этому руку.
Он открыл створчатое окно:
— Отсюда прекрасный вид на озеро. И кажется, там наши дети.
Лоретта взглянула на него с неодобрением.
— Просто дети, — напомнила она ему, подходя к окну. — Тебе придется быть осторожнее, когда будешь говорить.
Она прищурилась, вглядываясь в даль. Кон отметил крошечные морщинки в уголках ее глаз. Они оба уже далеко не юны. Половина их жизни прошла. Так много времени потрачено зря. Будут ли они рядом встречать старость?
— Они плавают! Я не знала, что Беатрикс умеет плавать. Она всегда боялась воды. Наслушалась столько историй про утопленников в Корнуолле, что единственное, на что мне удавалось уговорить ее, — это снять ботинки и намочить ноги.
— Полагаю, ее научил Нико. Видела бы ты его в Греции с братьями. Ни за что бы не догадался, что они все уже взрослые, так плескались и резвились, словно морские котики. Там было очень красиво.
