— У тебя очаровательная комната. И… я примерно так ее себе и представлял. Сначала мне казалось, что у тебя больше всяких безделушек: салфеточки там, подушечки, статуэтки. — Ник обвел взглядом небольшую спальню, казавшуюся просторной и светлой оттого, что ее не загромождало обилие вещей. Основные цвета: шоколад, топленое молоко, просто молоко. Вкрапления голубого и темно-красного. По-настоящему красиво.
Кстати, где укрылся пресловутый беспорядок, Ник так и не углядел. Не бывала она в его холостяцкой квартире… Кстати, надо будет устроить уборку. На всякий случай. Мало ли.
— Проходи.
На столе в углу стоял старенький компьютер. Ник десять раз благословил его, тугодумного, пока он с негромким ворчанием включался и настраивался на работу. Все это время он мог совершено безнаказанно сидеть рядом с Джейн, так близко, что не составило бы труда обнять ее. Он обонял ее, чувствовал тепло, исходящее от ее молодого, цветущего тела, он видел тоненькие прядки волос, прикрывающие краешек ее уха, и нежный пушок на мочке, и голубую жилку на шее… и мягкий силуэт ее губ, и наивный изгиб невозможно длинных ресниц. Господи, помоги! Если он сейчас набросится на нее, стиснет в объятиях и начнет осыпать поцелуями, она наверняка решит, что он опасный сумасшедший, маньяк, черт знает кто еще.
Или нет?
— Ну вот, в общем. — Джейн открыла папку с фотографиями.
Они были красивы. Вдохновенны. Может быть, даже талантливы. Ведь, как ни крути, а фотография — это сотворчество. Человека с Создателем. И когда Бог создавал человека по образу и подобию Своему, то первое, что вложил в него, — это способность творить. Может быть, это и не совсем каноническая мысль, но все же…
Однако Ник, как ни старался, не мог сосредоточиться на этой красоте, когда рядом с ним сидела красота другая — живая, дышащая, нежная красота, которую звали конечно же Джейн.
Молчание между ними затянулось. Потом стало сплетаться в густую сеть, которая опутывала — нет, не страшно и даже не неприятно — их с головы до ног. Потом оно выросло в тишину. Тонкий палец Джейн перестал щелкать кнопкой «мыши». И даже вентилятор системного блока работал, кажется, в другом измерении.
Ник не знал, сколько времени прошло — полминуты или полвечности (кстати, есть ли разница между половиной вечности и вечностью целой? по логике да, но если смотреть шире…) И не знал, сколько могло еще пройти в этой бархатной тишине, но внезапно высокий, звонкий звук прорезал этот мягкий бархат, как тонкий стилет.
Спустя мгновение он понял, что это всего лишь детский визг.
— Эрни! — спохватилась Джейн, сорвалась с места, на секунду замешкалась, сплетясь с Ником взглядом, — и ринулась из комнаты, опрокинув на бегу стул.
Ему ничего не оставалось, как последовать за ней — и молиться, чтобы с детьми все было в порядке, и небо не покарало их с Джейн за такое недозволенное блаженство — сидеть рядом, ничего не делать и ничего не говорить.
Не покарало. Эрни подавал звуковой сигнал на самой высокой ноте исключительно потому, что Тесса завладела пультом и переключилась с детского канала на канал приключений.
Последовала воспитательная работа. Тесса получила выговор за то, что наплевала на все возможные варианты консенсуса и компромисса, которые могли были быть достигнуты, если бы она пошла на переговоры с братом, хоть и трехлетней, а все равно личностью. Эрни выслушал назидательную сказочку «Не кричи „Волки!“…»
За это время Ник обрел возможность рассуждать и разговаривать, в том числе об абстрактных и технических вещах (все-таки дистанция между ним и Джейн увеличилась на несколько футов), и высказал свое мнение по поводу увиденных фотографий: хорошо, талантливо, удивительно снято на непрофессиональный фотоаппарат, очень тонко подобраны детали.
Все приличия были соблюдены. Может, она и не заметила, какое впечатление на него произвела ее близость там, в комнате…
Она заметила. То есть не так — она заметила, какое впечатление его близость произвела на нее саму.
Это была катастрофа. Это был полет. Это было волшебно, трудно, так прекрасно, что почти больно. Джейн хотела запомнить это на всю жизнь. Потому что такое может быть только один раз.
Необыкновенным было уже то, что Ник оказался у нее в комнате, на ее территории, в ее мире. До сегодняшнего дня она считала, что этого никогда не произойдет, не может произойти, а тут — р-раз… И они уже сидят бок о бок за ее нешироким компьютерным столом, так что едва не соприкасаются локтями.
Джейн показывала ему фотографии (благо действие было простым — жми и жми себе на кнопку «мышки»), а сама изо всех сил старалась запомнить эти мгновения. Где-то в глубине сознания тоненько пищал противный голосок: мол, этого всего нельзя, это все преступление, как же потом смотреть Британи в глаза. Джейн подумала, что ничего предосудительного не делает, по крайней мере, пока, и тут…
И тут ее реальность проломилась, как мост под ногами, и она рухнула в воду, но вода против всех ожиданий оказалось теплой. Джейн забыла обо всем на свете. Фотографии уже закончились, а Джейн все сидела перед монитором, и Ник сидел рядом, и оба молчали, и это могло продолжаться, кажется, целую вечность.
Потом все было как всегда — ну то есть как всегда в ее обычной жизни: Эрни заверещал не своим голосом, они бросились выяснять, в чем дело, спасать Эрни от Тессы, Тессу от Эрни, их обоих от страшных напастей из внешнего мира…
Слава богу, все закончилось. Или — к большому несчастью, все закончилось. Она разобралась с детьми, поговорила с Ником — он похвалил ее фотографии. Это было приятно и как-то… обнадеживающе, что ли. Он должен был это сказать ей еще там, в комнате, но сказал только сейчас — и ладно. Теперь, в конце концов, все нормально. А о том, что было там, — нет, она никогда не забудет, будет хранить, как драгоценность, в самой красивой шкатулке своего сердца.
— Ну я пойду, — сказал Ник.
Она не стала предлагать ему еще кофе, хотя ей очень хотелось разделить с ним еще несколько минут.
— Да, конечно, уже поздно, мне надо укладывать детей, — ответила Джейн.
Правда, они еще несколько минут поболтали на пороге: Ник рассказал забавный случай, который приключился у него на работе вчера, и они здорово посмеялись. На прощание Ник ей подмигнул. А еще раньше — пожал руку. Долго, тепло, в меру крепко. Как старому другу.
И у Джейн промелькнула шальная мысль: может быть, не надо будет потом никуда удирать? И она сумеет остаться рядом с Ником и Британи и по-прежнему быть ей любящей сестрой, а ему — веселой подругой? Может быть, это и есть самое большое счастье, которое ей суждено?
