— Конечно, всегда можно будет обойтись «роллс-ройсом», — успокоил ее Бак, и они оба рассмеялись.
— А теперь расскажите мне обо всем по порядку, — попросила Хилма.
— О вчерашнем?
— Разумеется.
— Ладно, Милая. Роджер приехал ко мне очень рано, в крайне возбужденном состоянии. Мне было жаль его. Знаете, он очень хороший парень, — задумчиво заметил он. — Можно сказать, чересчур хороший для такой золотоволосой авантюристки, как вы.
— Бак, я не…
— Мы давно согласились, что это так, — предостерег он ее.
— Ладно, продолжайте.
— Он держался гораздо в большей степени джентльменом, чем смог бы я в такой ситуации. Мы долго ходили в разговоре вокруг да около, прежде чем перешли к волнующей нас теме. Я должен был построить разговор так, чтобы он не догадался, что я предупрежден. Он искренне корил себя за свои подозрения по отношению к такой милой девушке, какой вы кажетесь… В то время как один взгляд на вас должен был показать ему…
— Нет, — возразила сладким голосом Хилма. — Для этого он должен был обладать таким же изворотливым умом и руководствоваться теми же недостойными мотивами.
— Да, наверное, секрет в этом, — согласился Бак и улыбнулся, глядя вперед на дорогу. — Ладно, во всяком случае, мы наконец перешли к делу. И тут я льщу себя надеждой, что великолепно изобразил благородного парня, который не может позволить, чтобы кто-то был несправедливо обвинен.
— Да-а, — проговорила Хилма, — это, наверное, вам удалось с трудом.
— Наоборот, Милая, эту роль я сыграл блестяще. Мы, авантюристы, можем изобразить что угодно.
— Боюсь с вами спорить. — согласилась Хилма, и на ее щеке появилась лукавая ямочка.
— Я все объяснил ему насчет Лени… прелестной девушки с фамилией, свидетельствующей об ее австрийском происхождении, как вы это справедливо заметили. Он правильно понял, что это многое объясняет. Она неиспорченный ребенок… должен сказать, что я просто полюбил ее, пока описывал ее «шалости»… но она поступила неосторожно. Я не мог не поблагодарить судьбу за то, что она свела меня с вами…
— Бак, неужели вы действительно несли эту чушь?
— Более или менее. А почему нет? Она создавала идеальный фон последующего рассказа. Девушка, разумеется, доверилась вам, а не мне, и поскольку вы в прошлом были знакомы с Мартином, то отважно отправились к нему и потребовали назад глупые письма, которые написала ему моя кузина. О необыкновенной силе воздействия вашего характера, Милая, говорит тот факт, что он отдал их вам… А затем… это была мастерская деталь… вы отнесли их ее положительному и серьезному кузену.
— Вам?!
— Конечно мне. Вы уничтожили их у меня на глазах, но предложили мне в будущем внимательно следить за поведением моей маленькой любимой кузины.
— И какое впечатление произвело эго на вас? — мрачно поинтересовалась Хилма.
— На меня, Милая? Я был в ужасе, что такие вещи могут происходить буквально в том же доме, где я живу. Я отправил Лени в деревню.
Уверен, вы согласитесь со мной, что там ей и место.
— О, несомненно, — расхохоталась Хилма. — Неужели мой бедный Роджер проглотил все это, ни секунды ни в чем не усомнившись?
— Да. Но когда я излагал ему все это, все выглядело гораздо прозаичнее, — скромно признался Бак. — Я всего лишь наметил контуры, предоставив его воображению заполнить их.
— Ужасно стыдно, что так все получилось, правда? — Хилма закусила губу.
— Что мне пришлось столько врать ради вас?
— Нет. Что бедному Роджеру пришлось все это выслушать.
— Ну-у, Милая, что было бы, если бы мы рассказали ему правду?
— Да, понимаю, но от этого на душе лучше не становится. Мне иногда даже страшно подумать, что все это началось из-за одного моего глупого письма и нелепого, дурацкого порыва, который я даже не осуществила.
Он мрачно кивнул, и смех исчез из его глаз.
— Знаю. Я иногда спрашиваю себя, в какой момент перестаешь быть дураком и становишься негодяем.
Наступило молчание, во время которого он повел машину быстрее.
— Бак.
— Угу.
— Вы часто думаете об этом.
— Нет, Милая, очень редко. Большей частью я точно знаю, чего хочу и что именно я готов сделать, чтобы этого достичь.
— И теперь вы почти достигли того, к чему стремились?
— Почти достиг.
— И это… чудесное ощущение. Правда?
— Вы имеете в виду удовольствие или добродетель?
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Он засмеялся.
— Вам тоже знакомо это чувство! Да?
— Да, — задумчиво ответила Хилма. — Да, я вполне удовлетворена тем, как все складывается сейчас. Когда ты оказываешься на грани потерять что-то… важное, то начинаешь больше это ценить.
— Вы, конечно, очень перепугались из-за этого проклятого скарабея?
— Да, очень. Так же, как и вы из-за Алана Мурхауза. Ведь верно?
— Совершенно верно, Милая. Я увидел, как мое родовое поместье распадается и растворяется в воздухе из-за того, что я спрятал за портьерой хорошенькую взломщицу.
Она быстро взглянула на него и увидела, что он улыбается, хотя и делает вид, что занят только дорогой.
— Я надеюсь, вы не забудете, — серьезно проговорила Хилма, — что, к чести хорошенькой взломщицы, она впоследствии спасла вас от подозрений.
— Поверьте мне, Милая, я всегда буду это помнить, — заверил он ее, — даже когда превращусь в пожилого помещика в гетрах, я как-нибудь оглянусь вокруг на свое поместье и подумаю: «Если бы не Милая… это все теперь принадлежало бы кому-то чужому».
На мгновение Хилма замолчала, а когда потом заговорила, голос ее звучал мягко и ласково.
— Оно очень много значит для вас, Бак? Это поместье?
— Ну-у, моя дорогая, оно олицетворяет собой все, к чему я привык, — на этот раз он говорил абсолютно серьезно. — Я не знаю, насколько вы знакомы с сельской жизнью Англии… Она вас захватывает… и держит… особенно если до вас целые поколения ваших предков любили ее. Нелегко вырывать корни из родной почвы.
— И поэтому, когда у вас появился шанс, вы ухватились за него?
— Вот именно.
— Да, я думаю, что понимаю вас. Мне совершенно случайно рассказали… о… завещании вашего деда.
— И, наверное, добавили, что поэтому я и женюсь на Эвелин, чтобы заполучить ее деньги, — мрачно заметил он.
— Да нет, не совсем так. У той, которая мне это рассказывала, создалось впечатление, что это Эвелин выходит за вас замуж, чтобы, так сказать, завести себе поместье, а заодно и именитых предков.
— О! — Он довольно сдержанно усмехнулся. — Знаете, это не так все просто. По сути дела Эвелин и я прекрасно ладим. Никто из нас не страдает излишней сентиментальностью. Нам нравятся более или менее одни и те же вещи, и, грубо говоря, у каждого есть то, чего бы хотелось иметь другому. То есть — у меня есть поместье и именитые предки, у Эвелин — деньги, много денег.
