Адриан утвердительно кивает и покровительски накрывает мои ладони.
— Перед самым нашим отъездом в Грецию Прохоров признался: место проведения сделки он знал ещё до того, как ему позвонил твой оператор, Вера. Правда, попросил это не афишировать.
— Боже, — закрыв рот рукой, отворачиваюсь к окну.
Я, конечно, буду до конца жизни корить себя за слова, сказанные на эмоциях Шурику, но облегчение, которое я испытываю сейчас, пожалуй, ни с чем не сравнится. Оно хоть чуть-чуть позволяет мне снять с себя противное чувство вины и отряхнуться.
Автомобиль сворачивает к дому, и я вглядываюсь в темные окна, ощущая неведомую щекотку в сердце. Будто это и правда — мой дом…
— Ты окончательно отказался от прииска в пользу Прохорова? — спрашиваю, когда мы выходим из такси и направляемся к воротам.
— Да.
С легкостью удерживает калитку и пропускает меня. С сожалением качаю головой и обнимаю его здоровую руку.
— Но ведь это была твоя мечта, Андрей? — спрашиваю непонимающе.
— Будет новая.
Изумленно смотрю, как он открывает дверь в дом и включает свет в прихожей. Щурюсь от его яркости, скидывая обувь.
— Новая мечта?
— Ага, — весело отвечает Макрис.
— Но…
Сцепив наши ладони, он тянет меня наверх, при этом не забывая философствовать:
— Жизнь будет счастливой только тогда, когда ты управляешь мечтами, а не мечты — тобой.
Пока мы поднимаемся в спальню, я разглядываю широкие плечи своего мужа и миллиметр за миллиметром перемалываю сказанную им истину.
Была ли я счастливой, когда жила одной целью — стоять в так называемом «ТОПе»? Принесло ли это мне радость?
Нет, конечно.
И правда, ведь гораздо приятнее управлять мечтами. Сегодня я хочу быть хорошей женой, завтра — заботливой матерью, а, возможно, через несколько лет снова захочу свой законный «прайм-тайм»?
Наверняка захочу!
И какая же глупая фраза о том, что, если не получается, надо лечь в направлении мечты. Ведь если не выходит — значит, и не надо! У судьбы есть что-то другое. Совсем рядом. И вместо того, чтобы валяться камнем, просто оглянись.
— Давай обработаем твои колени, — говорит он, зажигая свет в ванной комнате.
— Андрей, — взвизгиваю, когда подхватывает меня и усаживает на тумбу рядом с мойкой.
Включает воду. Дверь шкафчика на стене хлопает, а Андрей возвращается ко мне с перекисью и салфеткой.
Молча наблюдаю, как он сбрасывает на пол грязную рубашку и кидает недовольный взгляд на повязку на руке.
— Ай, больно, — вздрагиваю от слабого пощипывания и склоняю голову.
Замечаю на скулах своего мужа с десяток тонких, как иголки, царапин.
— Что с твоим лицом? — спрашиваю, протягивая руку и нежно разбирая по сторонам пряди жестких волос.
— А… — Адриан наклоняется вбок, чтобы увидеть свое отражение в зеркале. — Ветки. Торопился… Торопился к тебе, Вера.
Мои плечи снова трясутся от рыданий. Страх выходит из меня дозированно. По капле.
Когда Андрей заканчивает с обработкой и поднимается, выхватываю у него салфетку и как следует смачиваю другой край перекисью. Протягиваю руку и медленными движениями стираю засохшую кровь с любимого лица.
Закусываю губу, чтобы все-таки не разрыдаться, а потом улавливаю комичность этой ситуации, потому что вспоминаю, что я в свадебном платье.
Периодически сталкиваемся глазами. Его становятся все более искрящимися, кончики жестких губ подрагивают.
Ещё один взгляд, и мы оба срываемся. Ванную комнату озаряет дикий хохот. До слёз.
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спрашиваю Андрея, привлекая его к себе и обнимая за шею.
Он обхватывает моё лицо ладонями, сдавливая щеки.
— Это самая странная брачная ночь за всю историю человечества. Но с тобой, Вьера Макрис, я уже ничему не удивляюсь...
Глава 43.
Спустя несколько месяцев
— Что сказал врач? — спрашивает Адриан, встречая меня у порога.
— Доктор Адамиди выразил негодование, что я снова пришла одна, — послушно сообщаю, отбрасывая волнистые волосы за плечи. — Он уже было решил выписать тебе медаль как лучшему будущему папочке, но теперь в раздумьях.
Мой муж скептически морщится, давая понять, что абсолютно не в настроении шутить сейчас. После совещаний с телецентром и линейными продюсерами он всегда такой. Загруженный и сосредоточенный.
Сваливаю сумочку на столик в прихожей и усаживаюсь на узкий диван. Легкий сарафан липнет к коже, даже несмотря на то, что в клинике и в автомобиле работали кондиционеры.
В нашем доме, который мы с любовью обставляли эти несколько месяцев, тоже прохладно, но мне совершенно нечем дышать. Хочется спрятаться в холодильнике и не выходить оттуда до самых родов.
Самое сложное для меня здесь, в Греции — привыкнуть к климату. Всё-таки я сроднилась с регулярным холодом, а летом, до переезда в Афины, считала о, что греки называют уютной зимой.
Молча наблюдаю, как Адриан склоняется, чтобы расстегнуть застежки на босоножках.
— Так что он сказал, Вера? Мне не до шуток.
Вздыхаю умиротворенно.
Мой срок приближается к сорок первой неделе. Между тем никаких признаков родоразрешения нет. И если ребенок, по словам доктора Адамиди, полностью готов к рождению, то мой организм ведет себя, как обычно — с железобетонным упрямством.
— Врач сказал расслабиться и побольше заниматься сексом…
Приподнимаю брови, посматривая на второй этаж.
— Он так сказал? — смеется муж. — Или твое неуемное и хитрое либидо придумало это по дороге домой?
Закатываю глаза раздраженно. Внизу живота, словно лава, растекаются уже привычная в последнее время нетерпеливость и зуд.
— Вот ещё, Макрис. Не хочешь — не надо. Уговаривать тебя не буду.
Вскакиваю с места, забывая о своих выросших габаритах, и тут же обнимаю рукой огромный живот снизу.
Адриан разворачивает меня спиной и привлекает к себе. Успокаивающе поглаживает раздавшуюся талию, забирает груди в ладони и сжимает, покрывая шею мелкими поцелуями.
— Шуток не понимаешь, Вера. Всё ещё, — хрипит мне на ухо.
Ну как на него можно обижаться?..
— Это потому что у тебя нет чувства юмора, Андрей. И вообще, какие могут быть шутки над природными потребностями? Посмотрю я на тебя, когда мои гормоны снова перестроятся и скажут тебе «пока». Я перестану хотеть тебя каждые два часа, вот увидишь. Что тогда будешь делать?
— Первые два дня, пожалуй, высплюсь, — замечает Адриан. — А потом будет тяжко, согласен.
— Вот тогда попляшешь, — всхлипываю, разворачиваясь и обнимая мужа за талию. Перемещаю ладони в задние карманы его джинсов.
Нам нравится прикасаться друг к другу. Иметь возможность дотронуться до любимого человека — роскошь, которой мы каждый день пользуемся.
Совсем скоро, буквально со дня на день, наша жизнь кардинально изменится, поэтому наслаждаемся близостью с какой-то особенной нежностью, хоть и подначиваем друг друга.
Нам, конечно, сложно уживаться вместе.
За свадебной эйфорией пришла обычная жизнь, к которой мы оба оказались не готовы. Мне надо было привыкнуть к тому, что я не в студии и не с микрофоном, нужно было учиться быть просто женой. Такой, что утром делает яичницу с беконом, а днем забирает деловые костюмы из химчистки. Мои выходы из дома сократились до прогулок по магазинам и салонам красоты. У мужа же жизнь продолжается. Он каждый день работает в офисе в центре Афин и часто возвращается домой не в духе.
А ещё по началу Адриан слишком ответственно относился к беременности и моей безопасности. И это несмотря на то, что Феликса практически сразу же депортировали из страны и определили в лечебницу уже в России. Мы несколько раз созванивались с Лейсан Сабитовной, чтобы уточнить, нужна ли ей помощь. И да... мы с Андреем все еще разные.
Пожалуй, пройдет немало времени, прежде чем мы с Андреем совпадем всеми своими выступами и впадинами. Где надо — достроим, где не надо — постараемся бережно пообтесать. Этот процесс не всегда будет безболезненным, но я верю, что справимся.
