чужая. Конечно, мы будем вам рады.
Протяжный, дрожащий выдох был мне ответом, за которым последовало молчание. Но недолгое. Когда Римма Феликсовна снова заговорила, я узнала в ней ту, прежнюю свекровь, которая принимала в жизни внука самое активное участие. И вместе с тем – переменившуюся в главном…
В том, что теперь ей было дело и до мнения других людей тоже. Моего мнения.
– Я тут подумала, – оживленно затараторила она, – что если ты занята, то мы могли бы снять какое-то кафе, чтобы не пришлось готовить дома. Или я могу…
Она резко замолчала, словно не отваживаясь продолжить. Но мне показалось, что я поняла то, о чем она так несмело умолчала. Немного поразмыслив, все же решила протянуть ей оливковую ветвь мира.
– Или вы могли бы приехать и помочь мне с приготовлениями, – предложила мягко.
– Я с радостью! – выдохнула Римма Феликсовна с таким облегчением, что я мгновенно поняла, что поступила абсолютно правильно.
В конце концов, невозможно постоянно жить прошлым и лелеять обиды. Нужно шагать дальше и как-то примиряться с теми, кто все равно уже не исчезнет из моей жизни, потому что тесно с ней связан.
– Вот и договорились, – заключила я с улыбкой.
* * *
Следующим шагом я позвонила Глебу.
В конце концов, его именины сына тоже касались самым непосредственным образом.
– Мне звонила твоя мать, – начала я без лишних предисловий, едва мы покончили со стандартными, отвратительно-пустыми приветствиями.
И, хоть и не могла этого видеть, но ясно почувствовала, как от этой новости Глеб мгновенно напрягся. Это подтверждал и его тон, когда он спросил в ответ:
– Что на этот раз?
– Все в порядке, – поспешила я его успокоить. – Она просто хотела узнать, будем ли мы отмечать именины Глеба. Я сказала, что, конечно, будем. Ты ведь не против?
Повисла пауза. Я не могла понять, о чем он думает в этот момент – может, о том, что вовсе и не собирался в этом всем участвовать? О том, что у него уже были планы на этот день?
– Если ты занят… – начала было я.
– Нет! – выдохнул он шумно, поспешно. – Нет, конечно. Я только «за». И… я рад, что ты мне позвонила, спросила…
Я раздосадованно перевела дыхание.
– Глеб, я ведь вроде бы ясно дала понять, что я адекватная, что для меня важнее всего благополучие сына…
– Черт, Оль, – перебил он в ответ. – Я не так выразился. Я просто хотел сказать, что безумно рад слышать твой голос. Что скучаю по вам – по тебе, по Тео…
В его словах было столько искренности и какой-то даже… уязвимости, что у меня защемило сердце.
– А еще – что у меня для вас есть все время мира. Потому что нет никого важнее.
Он бил по чувствительным струнам и, наверно, прекрасно знал это. А я… я из последних сил пыталась держаться, чтобы не позволить себе нафантазировать лишнего. Чтобы не допустить перевеса чувств, таких внезапных и оглушительных, над разумом.
– Могу я как-то помочь? – спросил Глеб, когда молчание, полное моей борьбы с самой собой, затянулось.
– Купи все необходимое для праздника, – откликнулась с облегчением. – Особенно те свечки с ангелами, которые так обожает Римма Феликсовна.
– Хорошо…
В голосе мужа слышалось явное удивление, но ничего уточнять он не стал.
– Ну тогда… до встречи, – проговорила я, готовясь закончить этот разговор.
– Подожди, Оль!
Я невольно задержала дыхание: показалось, что он сейчас скажет что-то важное, что я хочу и одновременно – не хочу, слышать…
– Можно я приглашу кое-кого? – поспешно спросил Глеб.
Какое-то странное разочарование растеклось по душе холодящей волной.
– Надеюсь, не Божену, – не удержалась я от того, чтобы съязвить.
– С ней покончено, – твердо заявил Глеб в ответ и его тон меня даже удивил.
– Тогда приглашай, – пожала я в ответ плечами. – Пока.
И снова – пауза, наполненная мучительным ожиданием чего-то… чему и сама не могла дать названия.
– Пока, Оль, – сказал он и отголоски его слов растворились среди обрывистых гудков.
* * *
В день именин мы с Риммой Феликсовной и мамой вертелись на кухне с самого утра: запекали мясо, нарезали ингредиенты для салатов, замешивали тесто…
Работалось на удивление комфортно и легко. Свекровь не пыталась вставить, как это было раньше, свои пять копеек по поводу любого моего действия, лишь молча и споро выполняла то, о чем ее просили. И от этой покладистости внутри зарождались, тесно сплетаясь, незнакомая теплота к этой женщине, и одновременно – горечь.
Ну почему так не было с самого начала? Почему нужно было все разрушить, уничтожить мой брак и семью, чтобы обрести этот, такой внезапный покой в отношениях с ней?
Видимо, у всего была своя цена. И у этой перемены – очень дорогая и жестокая.
– Я все принес, – заявил Глеб, заявляясь на пороге кухни. – Свечи с ангелочками, шпажки с буквами, салфетки…
– Положи там, – махнула быстро на столешницу, снова отворачиваясь к духовке, где сидел традиционный каравай, который я до смерти боялась спалить, не доглядев в этой суматохе.
Хотя, по сути, мы ждали не так уж и много гостей. Именины обычно отмечали узким дружески-семейным кругом. Помимо уже присутствующих должна была прийти Катя, друзья Глеба с работы, да соседи, с сыном которых дружил во дворе Тео. Ну и тот таинственный гость, которого муж попросил пригласить тоже.
Я могла лишь теряться в догадках о том, кто же это был. Но еще больше вопросов у меня возникло тогда, когда этот человек появился на пороге…
Он был статным мужчиной где-то за шестьдесят. Высокий, все еще стройный, сохранивший завидную гриву волос, полностью покрытых сединой. Его пышные усы, закрученные на старомодный манер, придавали ему одновременно залихватски-бравый и странно-уютный вид.
Пока я рассматривала неожиданного гостя, рука Риммы Феликсовны рядом со мной нервно дрогнула и нож с шумом врезался в дощечку, где она нарезала закуски.
– Что он тут
