Веньки не вызывал выраженного желания приласкать его, погладить, побаюкать на руках.
Несмотря на худобу, среди сородичей Васька оказался наиболее живучим и приспособленным к борьбе за существование. С наступлением часа кормления рыжий нагло расталкивал остальных братьев с сестрёнкой и первым припадал к животу Ночки. Он словно служил живым руководством сентенции Володи Попова про то, что опоздавшему поросёнку – титьку возле попки! Можно было подумать, что маленький нахалёнок навёрстывал то, что недобрал в утробе матери.
Кошка Кондрашовых, до того выпестовавшая не одно поколение котят, также не без удивлённой заторможенности следила за чрезвычайно шустрым и строптивым детёнышем. Своих собратьев рыжий бестия опережал по всем параметрам, кроме скромности. Когда те робко учились мяукать, Васька уже верещал благим матом; серые котятки удалялись от родительского логова на метр-полтора, а проныра с конопушками уже вовсю шнырял по дому; скромная троица начинала играть с хвостом матери, а лихой кошачий отпрыск из засады покушался на ноги Лидии Николаевны.
Исходя из научных данных о том, что на девяносто процентов базисный уровень развития индивида закладывается и формируется в младенческом и ясельном возрасте, разумно было презюмировать следующее: Муся повторит путь миллионов добросовестных кошечек; Кеша и Барсик, аналогично типичным российским мужикам, подавляющую часть жизни просибаритствуют на диване, оправдывая притчу о том, что «коты ни… черта мышей не ловят»; Васька, как махровый дуэлянт, задира и повеса, сыщет кончину в яростной схватке у безымянной речки.
И глубоко жаль, что роковой ход событий распорядился иначе: Ночка, как-то раз выскочившая из тепла на мороз по неведомым кошачьим нуждам, бесследно пропала. И не объявилась ни через час, ни поутру, ни через день.
Лидия Николаевна и Венька погоревали о пропаже, но забота о сирых детёнышах отодвинула безвестное исчезновение Ночки на второй план. Хозяйка дома и её младший сынишка споро приноровили малость подросших котят лакать из блюдечка коровье молоко, а на десерт – чуть подслащённую кипячёную водичку. Двое суток их четвероногие воспитанники бодро поглощали новый рацион, однако затем – как отрезало. Котята «забастовали», и ни к какой пище не притрагивались. Они только жалобно мяукали и водили опечаленными потухшими глазками вокруг себя.
Что явилось тому причиной, Кондрашовы достоверно объяснить не могли. Лидия Николаевна отказ котят списывала на младенческий стресс из-за пропажи кормилицы. Она допускала также, что коровье молоко оказалось не чета кошачьему. Впрочем, домыслы были вторичны, первичным явилось то, что детёныши стали таять с каждыми часом, как свежий снежок на весеннем солнцепёке. Последним от пищи отказался «непробиваемый» Васька.
– Ну, покушайте, маленькие мои! – со слезами на глазах, понапрасну уговаривал котят Венька.
– Непутёвая! – в сердцах бранилась Лидия Николаевна, поминая безвестно почившую где-то Ночку. – Нашла же время, когда рожать! Ума не приложу, как быть: не сезон, на Крещение окотившейся кошки днём с огнём не сыскать. Понапрасну всё село оббегала.
И началась агония жизнелюбивых пушистых комочков. Два дня спустя они ползали по полу исключительно при помощи передних лапок, а задние у них волочились, как плети. Ещё через сутки малыши были не в состоянии подать голос, и только беззвучно и беспомощно раскрывали рот. Некогда ясные глазки котят вновь подёрнулись мутной плёнкой, будто у новорождённых. Тельца их вытянулись, стали худыми и прохладными. Они начали мёрзнуть и постоянно содрогались от охватывавшей их мертвящей дрожи, вскоре переросшей в тягучие, болезненные судороги. Напрасно Венька пытался их согреть, заботливо укладывая на ночь с собой в постель и мурлыча взамен Ночки нежности кошачьи, а днём кутая их в одеяльце или прижимая к своему тёплому животу, – костлявая и беспощадная смерть уже протянула щупальца к обречённым крошечным жертвам.
Воскресным днём жизнь покинула тельце отмучавшегося Кешки. Венька, сидя подле него на полу, выл брошенным волчонком. Лидия Николаевна, присевшая к сынишке, чтобы его утешить, вместо этого поддалась общей скорби: вдруг некстати подумала про мужа, по глупости отбывающего срок в колонии, да и тоже пустила слезу. И только Юрий, ставший от захлестнувших его любовных мук черствей и эгоистичней по отношению к ближним, слонялся по дому и для виду покрикивал: «Ну, развели мокроту. Прекратите! Развесили нюни…Нашли из-за чего реветь…». Зато он сам, вопреки волевым потугам, нежданно-негаданно впустил в себя оттенки дум про Стеллу, забеспокоившись: а не случилось ли что и с ней за время разлуки.
Вечером того же выходного дня навсегда отдрожал и удалился в мир иной – для него быть может более счастливый и удачный – Барсик. А ранним утром в понедельник плачущий Венька и Лидия Николаевна понесли на улицу хоронить Муську, упокоившуюся в детском венькином одеяльце.
Юрий, обычно не сетовавший на отсутствие аппетита, нехотя поглощал завтрак. Тут ещё, как нарочно, из гостиной в кухню приплёлся ослабевший Васька. Кондрашов внимательно проследил за его передвижением. «Бронебойного» Ваську тоже начинало пошатывать. Появившись в кухне, котёнок хотел было, по прежней привычке, требовательно замяукать, но сегодня из его глотки невнятно вырвался слабенький и жалкий писк.
– Что, брат Васька, – спросил его Юрий, откладывая в тарелку вторую, некусаную им шанежку, на которую он уж, было, раскрыл рот, – сипишь? Что молоко не пьёшь?
В ответ тот снова жалостливо запищал. Диалог двух домашних обитателей прервал говор, проникший со двора, после чего по ступенькам крыльца дробно застучали две пары ног. Одну из поступей Кондрашов без труда «вычислил»: то поднимался Венька. Младший брат вечно топал по ступенькам косолапым медвежонком. Вторая пара ног ступала невесомо, эфемерно и почти игриво: цок-цок, цок-цок, – точно козочка перепрыгивала с камешка на камешек. На сей счёт незадачливый шерлок холмс не успел сделать индуктивное умозаключение, потому что входная дверь распахнулась, опережая процесс его мышления, и вместе с Венькой в дом вошла …Стелла.
– Не плачь, Веня, – участливо успокаивала она всхлипывающего мальчугана. – Так, где же наш горемыка Васька? – она осмотрелась из прихожей и заметила Кондрашова: – Здравствуй, Юрий, – добавила девушка.
– Здравствуйте, – вежливо проговорил тот.
– Вот же он, Васька! – выкрикнул младший брат.
Он схватил котёнка и принёс его с кухни гостье.
– Маленький мой! – певуче проговорила Кораблёва, гладя рыженького кроху. – Один остался, да? Бедненький ты наш! Я тоже испытала, до чего плохо оставаться одной-одинёшенькой…Веня, ты не опоздаешь в школу? – спохватилась она.
– Не-е, – пояснил тот. – У меня в запасе целых десять минут.
Стелла и Венька разделись, прошли в гостиную, унося с собой котёнка, и там стали о чём-то разговаривать. Юрия, прервавшего нехлебосольную трапезу, охватило просто нестерпимое желание присоединиться к ним. Но нельзя было поддаваться слабости, недостойной мужчины. И потому он, стиснув зубы, оделся и пошёл в гараж.
2
В обеденный полдень у входа в ограду дома Кондрашовых скопилась целая делегация: Лидия Николаевна подошла со стороны детсада, Венька – от школы, Юрий – от гаража,
