вот… Не знаю, что с ним случилось. Он как будто с ума сошел. Накинулся и…
— Ясно, — сцепил зубы Фокин. — А ты никому не сказала.
— Конечно, нет! Это же стыд какой. А у дяди еще три дочки. Их никто замуж не возьмет, если я… К тому же этот… этот…
— Запугал тебя?
— Нет. Он, когда опомнился, кажется, даже хотел, чтобы я призналась. Ведь тогда бы меня ему отдали!
— В смысле, как это — тебя бы отдали?! Кому отдали? Насильнику?
— Ну да. Так бы всем было лучше, понимаете? Семья позора избежала бы…
— Дурдом.
— Но я не хотела становиться женой этого человека.
— Да какой же он человек?
Белка только руками развела. И опять сжалась.
— Но если станет известно, что я… родила без мужа… что я вообще с кем-то до свадьбы была… мое желание уже никого волновать не будет… Он что угодно со мной сможет сделать. И никто ему слова не скажет. А может… и пусть? Пусть делает? Зато сын будет со мной…
Тут Фокин, конечно, чуть было не вспылил. Не высказал дурочке все, что по этому поводу думает. Да только перебили его. Дверь в кабинет открылась:
— Гордей Саныч, мы сегодня собираемся на обход, или че?
— Ох ты ж, черт! Бегу! — Фокин обернулся к сидящей в кресле девушке: — Мне надо идти. Это займет минут сорок, если ничего не случится. Дождись меня, подумаем, как лучше поступить, ладно?
Белка кивнула. Хотя, ну что он мог придумать? Ее ситуация была безвыходной. И если бы тогда, в самом начале, она была в адеквате, сразу бы это поняла. Но в том-то и дело, что она была не в себе! Ее психика вообще повела себя странным образом. Будто вычеркнув из памяти те ужасные, наполненные болью, страхом и жгучим стыдом минуты. Долгое время, очень долгое… Белка убеждала себя, что это был просто кошмар. Ну, снятся же людям кошмары?!
А потом ее кошмар ожил…
Изабелла до того погрузилась в свои мысли, что чуть было не пропустила звонок. А это могло быть чревато. Дядя звонил редко, но когда это случилось, отвечать нужно было тут же, если, конечно, она не хотела нарваться на его гнев.
— Отец! Как я рада вас слышать…
— Добрый день, Изабелла. У меня важные новости.
— Вот как? — Белка поднялась с кресла и пробежалась пальцами по лицу в неясной тревоге.
— Собирай вещи, завтра у тебя самолет.
— Как завтра? Какой самолет? А как же сессия? У меня экзамены впереди. Зачет вот будет…
— Да какой зачет, вы ее послушайте?! К тебе знаешь какой человек надумал свататься, а она — зачет-зачет!
— К-как свататься?
— А вот так. Думал, уж и не пристрою тебя. А вот… Случилось. Так что собирай вещички и сдавай комнату. Данияр тебя встретит в аэропорту.
Данияр — это старший брат.
— Но как же? А моя учеба? Диплом…
— С таким мужем тебе никогда в жизни не придется работать! Зачем тебе какая-то бумажка?
— Я четыре года училась. И к тому же… Я хочу работать. Мы же это обсуждали, отец? Что плохого, если я стану учить детей? — затараторила Белка, чем дальше, тем сильней пугаясь.
— Ладно-ладно. Это не мне решать. Будешь хорошей женой, может, Дауд и позволит…
— Дауд? — голос Белки сорвался, она в ужасе уставилась перед собой.
— Муж твой будущий. Дауд Гатоев. Ты его, наверное, видела на сватовстве Мариам.
«И не только видела», — подумала Изабелла и сильнее сжала в пальцах трубку.
Фокин помчал на обход, а потом его так закрутило, что о сидящей в его кабинете девице он просто забыл!
Бывают такие дни, когда мир будто сходит с ума. И от тебя уже ничего не зависит, старайся — не старайся. Потеряли они мальчишку… Нет, конечно, Гордей понимал, что сделал все возможное, и не его в том вина, что кто-то там наверху решил, будто так надо. Просто порой его жизненный девиз «делай, что должен, и будь что будет» становится слишком шаткой опорой. Наверное, все дело в том, что должен он был невероятно много, а то, что будет — от него зависело далеко не всегда.
Гордей отвернулся от окна, куда уже несколько минут пялился, уставился на сидящего в углу парнишку. Молодой совсем — лет двадцать пять, не больше. Несостоявшийся отец.
— Молодой человек…
— М-м-м? — вскинулся тот. В пульсирующем свете гирлянды, украшающей информационный стенд, его глаза лихорадочно нездорово блестели.
— Идите-ка вы домой. Все закончилось, — сказал Фокин и устало растер затекшую шею.
— Как же? А вдруг я Кате понадоблюсь? — растерялся парень.
— Она до утра проспит после всего. А вы отдохните. Поплачьте. Станет легче.
— Так ведь мужчины не плачут, — заметил тот и упрямо сжал зубы, видно, чтоб подбородок не так дрожал.
— Да-да, а слезные железы им даны, чтобы их игнорировать, — невесело усмехнулся Гордей. — Идите. Вам совершенно точно незачем тут сидеть.
Парень кивнул. Поднялся со стула и слепо вперед двинулся, а у большой китайской розы, которая в этом году как-то особенно яро цвела, остановился и удивленно заметил:
— У меня сын умер. Так странно. Вроде все как всегда, а у меня умер сын…
Горло Фокина перехватил спазм.
— Я вам больше скажу. И когда мы умрем, все как всегда будет.
Просто обычный день. Может, пасмурный, а может, кристально ясный… Где-то будут выпивать, где-то — рваться бомбы, кто-то будет спасать вымирающие виды, а кто-то — собираться на очередное сафари, кто-то вместе с тобой уйдет, а кто-то придет на землю, раскручивая колесо сансары…
И ничего, ничего абсолютно с твоей смертью глобально не поменяется.
От невеселых мыслей Фокина отвлек взрыв смеха, доносящийся из ординаторской. Как лишнее доказательство тому, что жизнь каждый раз продолжается, да…
Гордей хмыкнул. Сунул руки в карманы и пошлепал на звук. Нет, сейчас ему не нужна была компания. Просто его чайник плавно перекочевал сюда. А после нескольких часов беготни пить очень хотелось.
— … а я, девочки, когда овощи тру, вспоминаю лицо свекрови. Выходит быстро и с огоньком. Ой, здрасте, Гордей Саныч… А мы тут немножко передохнуть решили.
— Да вы продолжайте, не стесняйтесь. Я только кипятку налью.
— А чай хотите? У нас тут есть, угощайтесь… Жасминовый, мятный и… Еще я пирожков напекла. Да проходите-проходите.
Ординаторская у них была не слишком большой. Чтобы пройти, Фокину надо было переступить через вытянутые ноги Ромашовой. Та стрельнула в него глазками — как будто это и не она вчера ему наговорила гадостей. Успокоилась, что
