душа Юрия, обласканная её лучистыми глазами. Никогда уж не зайдётся в лихорадочной дрожи его юношеское сердце, услышав согревающее: «Здравствуй, Юрочка!» Навеки заказано ему наслаждение, разливающееся дурманной медовухой по телу от прикосновения прохладной атласной ладошки девушки.
3
По возвращении в Замараевку Юрий почувствовал себя неважнецки, а под утро проснулся от сухого жара, ломавшего его тело, и от головной боли, расплавлявшей мозг. Из-за охватившей слабости он с трудом оторвался от подушки и поплёлся на кухню, где попил холодной воды. Так и не утолив жажды, он попросил у Лидии Николаевны, уже хлопотавшей по хозяйству, какую-нибудь таблетку.
– Мам, меня, вроде бы, прохватило на ветру, – присев на табурет, смущённо признался он, так как года три вообще не простывал и прочно уверовал в то, что спортсмены не болеют.
– Юрочка, да ты весь горишь! – испугалась та, прикоснувшись к его лбу губами. – Ну-ка, давай поставим градусник.
В дальнейшем происходящее Кондрашов воспринимал в полубредовом состоянии: мама заставляла его принимать какие-то лекарства, накладывала компрессы на пылающий лоб, куда-то звонила…Внезапно в их доме объявился верный и несгибаемый Виктор, который завернул Юрия в толстое стёганое одеяло, будто маленького ребёнка, и вынес на улицу, где стоял и попыхивал дымком из выхлопной трубы директорский УАЗик.
Затем провал, и сознание Кондрашова заволокло чёрной непроглядной пеленой, словно занавесом в сельском клубе…
4
Юрий пришёл в себя от того, что мужской голос назвал его фамилию. Он разомкнул веки и окинул глазами окружающее
пространство, пытаясь сориентироваться в происходящем.
Кондрашов обнаружил, что лежит на кровати в больничной палате, а подле него находятся двое бородатых мужчин в белых халатах, имевших внешнее сходство друг с другом. За малым отличием: у одного богатая растительность на лице была чёрного, а у другого – рыжего цвета. Чуть поодаль стояла девушка, также в белом халате (вероятно, медсестра), внимавшая диалогу бородачей и периодически бросавшая взгляды на больного.
– …воспаление лёгких, – докладывал первый бородач второму. – Был без сознания, но кризис быстро миновал. Видите, уже к нам прислушивается. Динамика, без сомнения, положительная. Как самочувствие, молодой человек? – обратился он к Кондрашову.
– Нор…кхе-кхе…нормально, – просипел пациент.
Доктора вновь заговорили между собой, а Кондрашов принялся созерцать обстановку далее. Кроме него в палате лежал ещё один мужчина. Тот тяжело дышал; глаза его были прикрыты.
Закончив консилиум, врачи и девушка вышли в коридор. Однако минуту спустя медсестра опять появилась в палате. Ей было лет семнадцать-восемнадцать. У неё были строгие, классически-правильные черты лица. И выражением недоступности она отдалённо напоминала Стеллу. Она была красивая, но не прекрасная, как Стелла…Ну, так ведь то была Стелла!
Девушка приблизилась к Юрию и негромко (очевидно боясь помешать второму мужчине), но очень ровным, по-учительски чётким голосом и правильно выстроенными словосочетаниями дала ему наставления: «Здравствуйте, больной Кондрашов. Я – медицинская сестра Славникова. Зовут меня Кира. Сейчас я вам сделаю инъекцию и дам лекарство для приёма перорально, то есть внутрь через рот. Прошу вас меня внимательно слушать и неукоснительно следовать моим предписаниям».
Данная тирада оказалась произнесённой в столь безапелляционной и выверенной тональности, что Юрию померещилось, что над ним священнодействует небезызвестная Мальвина, а он воплощает собой знаменитого, неуклюжего и с лёгкой придурью мальчугана, выструганного папой Карло. Параллель такого рода стала ещё актуальнее, когда юная медсестричка приступила к медицинским манипуляциям.
– Кондрашов, не напрягайте ягодицу, – с металлом в голосе потребовала Кира.
– Угу, – буркнул тот. И ему невольно вспомнилась знаменитая кропотовская сентенция: «Уколы?! Да ну их в задницу!»
Юрий попытался расслабить мышцы на известном месте, однако от излишнего усердия, несмотря на общую слабость организма, мускулатура, напротив, закрепостилась.
– Кгм, – не то чтобы сердито, а несколько недовольно кашлянула медработник. – Больной, не бойтесь. Пациенты говорят, что у меня очень лёгкая рука. Я делаю инъекции практически безболезненно. Вы напрягите другую группу мышц, и тогда всё будет нормально.
Юноша последовал совету Киры, напружинив бицепсы на руках, и рекомендация, в самом деле, оказалась дельной, а «сеанс иглотерапии» – исцеляющим.
К вечеру Юрия из реанимации перевели в общую палату. Молодой и крепкий организм юноши стремительно брал реванш и изгонял пневмонию. На следующий день он уже был готов носиться по футбольному полю, но, по воле врачей, ему целую неделю пришлось проваляться в больничных покоях.
За этот срок он привык к Кире, которая оказалась на редкость отзывчивым товарищем. Она старательно осуществляла медицинский уход за всеми пациентами, но Юрию уделяла особое внимание. Если в её дежурство Кондрашова посещали Лидия Николаевна с Венькой или ребята из ансамбля, то она оперативно решала все вопросы, связанные с больничным режимом. И юноша видел, как день ото дня к нему растёт приязнь со стороны симпатичного и требовательного эскулапа.
«Хорошая ты девчушка, Кира, – точно многоопытный дедуля, рассуждал Юрий про себя, – но…» Как мужчину его волновала только Стелла. Недавно ночью ему снова приснилась она. И он, проснувшись с бьющимся сердцем, ощутил себя Буратино. Только не тем Буратино, которого вытесали из полена, а наоборот – который закован в древесину, и не в силах выбраться наружу. Он стал куклой. Манекеном. Пупсом. Теперь он понимал Стеллу.
Когда Кондрашова выписывали, то Кира провожала его до выхода. Они вдвоём шагали по длинному коридору и вполне по-дружески болтали о разных житейских пустяках. Ступая на высокое больничное крыльцо, залитое щедрыми потоками весеннего солнечного света, Славникова вымолвила, лукаво улыбаясь:
– Юра, сюрприз подан!
– Сюрприз? – непонимающе спросил тот.
И вдруг зафиксировал краем глаза добрый кропотовский УАЗик, припаркованный за территорией стационара, который столько раз выручал его. Сам Виктор приветственно «голосовал» рукой через распахнутую дверцу.
– Детальное планирование лечебного процесса, – засмеялась девушка удивлению Кондрашова.
– Спасибо! – оправившись от секундного замешательства, благодарно воскликнул Кондрашов. – Кира, я так тебе признателен! Ты столько возилась со мной.
– Это тебе, возьми, – посерьёзнев и опуская ресницы, проговорила та, протягивая исцелённому ею юноше листок бумаги. – Тут мои рабочий и домашний телефоны. Если недомогание…Мало ли что…
– Спасибо, Кира! – ещё раз искренне поблагодарил тот.
– Поцелуй меня, Юра! – вдруг попросила строгая медсестра.
Кондрашов поцеловал её в щеку, но не почувствовал никакого волнения.
Он не стал спускаться с крыльца по ступенькам, а спрыгнул на аллею с высокого парапета и побежал к легковушке.
– Здорово! – переводя дыхание, пожал он руку Кропотову при посадке в машину.
– Здорово! – откликнулся тот. – Отремонтировали?
– Ага, нормалёк! Что нового в Замараевке?
– Да так, – небрежно ответил Виктор, заводя автомобиль и трогая его с места. –ничего особенного…А! Чуть не забыл. Нинку же Самохину привезли!
– В каком смысле «привезли»?
– Её ж с Лукиным в розыск объявили. Объехали всю Россию-матушку. Нашли случайно аж в Одессе…
– Одесса – это же не Россия, это же Украина.
– Да? Ну, не в том суть. Короче, Лукин же обещал Нинке, что раскрутит её в мировом масштабе, а сам крутанул на бабки. Но до чего Лукин ушлый пень: он лишь говорил, что делать, а
