Так вот каково это — терять кого-то. Она даже не попрощалась. У неё ничего не осталось на память.
У Джинни вот есть сухие цветы, а ведь та в любой момент могла увидеть Гарри.
Гермиона достала ловец снов — подарок Луны на Рождество — и повесила над кроватью. Регулус говорил, что только дураки и поэты любят свои страдания. Что ж… в первом классе она писала стихи.
Гермиона стояла неподвижно, задумчиво глядя на переплетение перьев, бусин и нитей, а потом вполголоса пропела:
— Песочный человек, пошли мне сон…
*
На сей раз Гарри не удалось проскользнуть незамеченным. Вся школа гудела: он здесь, но только единицы знали, где его искать.
Гермиона еле дождалась удара колокола и чуть ли не бегом покинула класс зелий. После духоты подземелий свежий воздух кружил голову. Из хижины Хагрида валил дымок. Клык дремал у крыльца. Из огорода доносился шум, и Гермиона направилась туда.
Гарри сидел на ящике удобрений, а Хагрид, кряхтя и охая, с кем-то возился неподалёку.
— Привет!
— Привет, Гермиона! — просиял Гарри. — Представляешь, Хагрид достал для меня кровь единорога.
— Неужели?
— Ага, сам в шоке. Попробую реанимировать Карту Мародёров. Вдруг получится!
— Конечно получится, — пробасил Хагрид. На руках он держал невероятное создание — маленького единорога. — Карта твоя ещё лучше станет. Кровь эта — редкость необычайная, мощная магия! Даже смертельно больного на ноги поставит, и вообще её свойства почти не изучены. Давно известно, что нельзя вредить этим красавцам, а тут вон оно… жеребёнок. Гляжу — хромает бедолага. Он ко мне сам подошёл, в ладонь носом ткнулся. Взял я малыша, стал смотреть… Я его сначала в дом отнёс, да у меня там крови накапало, что даже стол мой дал корни. У жеребят копытца-то мягкие, вот и впился ему в ногу какой-то камень. Я его щипцами вытянул, кровь взялся останавливать и про Гарри вспомнил. Держи!
Гермиона задумчиво посмотрела на флакон в руках друга.
— Гарри, отнеси-ка потом остатки Джинни и скажи, что это такое. Дальше она разберётся.
— Ладно, — усмехнулся Гарри. — Вечно у вас, девчонок, какие-то тайны.
Кто-то скажет, что это страшное расточительство — тратить драгоценный ингредиент на ерунду, но разве человеческое счастье может быть ерундой?
Пока Хагрид устраивал единорога в загоне, а Гарри разбирался с Картой, Гермиона зашла в дом, чтобы своими глазами увидеть пустивший корни стол. Теперь на его ножках появились листья. Щипцы лежали на скатерти, а рядом — камень, перепачканный жемчужно-белой кровью. Трещина, оставленная щипцами, пересекала знак Даров Смерти. Как такое возможно?
Не веря своим глазам, Гермиона взяла камень и с колотящимся о рёбра сердцем вышла из хижины.
— Если это сон, то пусть окажется хорошим, — она трижды повернула камень, и тот внезапно рассыпался. Гермиона уставилась на серебристое крошево на пальцах. Как же…
— Итак, ты узнала, по какой причине я здесь появляюсь, и пришла положить этому конец? — Регулус стоял перед ней и щурился на ярком солнце. Он осмотрелся по сторонам. — Ты выбрала для этого новое место? Ну что ж… мило.
Ветер трепал его волосы. Кузнечик запрыгнул на рукав.
У Гермионы перехватило дыхание.
— Ты живой, — прошептала она.
Регулус с интересом осмотрел свои ладони.
— Ты думаешь?
Она потянулась к нему, но в последний момент отпрянула.
— В чём дело? — растерянно спросил он. — Ты не боялась, когда я был мёртвым.
Гермиона поспешно покачала головой. В глазах защипало.
— Я не боюсь. Просто перепачкалась…
— Вот оно что… — Регулус взял Гермиону за руку и переплёл их пальцы. — А я и не заметил.
Он удивлённо посмотрел на неё.
— Ты дрожишь. Почему?
Не раздумывая, вспомнив его слова, она ответила:
— Возможно, меня нужно согреть.
Регулус рассмеялся. Его пальцы запутались в её волосах, и она закрыла глаза, встречая его губы, теряясь в захлестнувших чувствах, будто стала чем-то большим, чем просто человеком.
Наконец он отстранился и тихо спросил:
— Что ты чувствуешь?
Всё-то хотел знать. Гермиона улыбнулась.
— Тепло.
